Кандалы

— Оно, конешно — все это верно: «чьи р-о-оботали грубые руки, предоставив почтительно вам по-огружаться в искусства, в науки!» Правильно! Мы и сами мужицких кровей люди, вчерашние мужики, можем и опять в мужики воротиться! А што в подпольных листках прописано — могу вполне сочувствовать и даже отчасти содействовать, но — только отчасти: жертвовать всем достоянием и, тем паче, жизнью — не могу! У меня дети!

И начал говорить о «Что делать?».

— Сильно написано, слов нет, ну, только там Верочка эта не по скусу мне: «Миленькай-миленькай!» — барские нежности!

— Ладно! — с неудовольствием прервал Кирилл, — а сам-то ты за кого себя считаешь?

Павел пожал плечами.

— Я не барин, я — мужик, как и все мужики!

— Оба мы дети мужика-кулака, а вот дороги наши получаются разные! моя — в интеллигенцию, твоя — в либералы!

— Правильно! — опять согласился Павел, вразвалку, тяжелыми шагами расхаживая по чистой горнице своего кулацкого дома, — в хороших разговорах я всем моим понятием — с вами, а коснись до кармана — закорючка может выйти! Да причем тут либералы? Кажний мужик таков, ежели у него хоть какое-нибудь хозяйство есть! «Власть земли» Глеба Успенского я тоже читал! Да ведь и ты хотя студент, а еще недалеко ушел от Займища нашего, приехал вот! Обоих нас пока что земля кормит! И образование твое и диплом, который будет, — все идет от нее! Ведь, кажись, именно так говорили мы, когда подсчитывали, во что обойдется диплом и какие даст дивиденды?

Кирилл вспыхнул.

— Нет! — с неожиданным порывом сказал он, — это было, а теперь сплыло, когда я в новую жизнь окунулся! Оба мы с тобой смотрели на университет как на выгодное помещение капитала! Стыдно вспомнить! Но теперь — захватило и меня!

Кирилл сжал себя за воротник рубахи.

— Там все теперь как в котле кипит! нас бьют, но и мы сдачи даем! Шумят витии! самодержавию объявлена война!.. а здесь, во глубине России…

— Все та же тишина! — спокойно досказал Павел. — Захватило — вижу, но ты сам плохо стал понимать мужиков. Снаружи у них тихо, а в умах — удар по царю шибко отозвался! Одно только: свет нужен! Без света блуждает народ!

— Эх! — почти не слушая, продолжал Кирилл, — какие теперь люди пошли. Сами горят и других зажигают! Есть у меня друг в Петербурге… юноша еще, но — какая голова! Часами слушал его — огромное что-то, как река вытекает! И сам вырастаешь, и стыдно делается! Две сестры у него — ах! Какие обе разумницы! Старшая гимназию с золотой медалью кончила! У всей семьи правило такое, чтобы — с медалью!.. бывал я у них. Ну что за люди!

— Да ты не втюрился ли в старшую-то? — искоса посмотрев на брата, спросил Павел и густо засмеялся. Кирилл покраснел. — Ну, ну, не буду! Ладно, дело твое! Что ж? это хорошо — с хорошими людьми дружить!

— Шутки брось! — оправившись, отшучивался Кирилл. — Вы тут только дивиденды на счетах подсчитываете, а там за народное дело на смерть идут!..

— Вот и я говорю, — заключил Павел, — на смерть не пойду, но денег на просвещение народа малую толику дать не откажусь! Либерал — так либерал! Шут с ней! Ты еще, пожалуй, скажешь — буржуй? А я добавлю: и мужик все-таки! мужиком и останусь! Все теперь настроены насупротив этого самого самодержавия! Мешает оно всем: помещики оказались и для буржуев как бельмо на глазу! Вот кончится аренда — тогда нас, богатых мужиков, опять на малый надел сохой землю ковырять заворотят!

— Ну, тогда ты просто здешнюю спекуляцию закроешь — и совсем в буржуи в город перейдешь! — заметил Кирилл. — Кстати, сюда два моих товарища завернут на денек, деньги нужны на хорошее дело, так ты уж того — мало-мало раскошелься!

— Ладно! — деловито буркнул Павел.

Такие разговоры братьев заканчивались дружелюбно. После рассказов Кирилла о студенческих друзьях и знакомствах пели студенческие песни:

Наша жизнь — коротка,
Все уносит с собой!—

высоким басом заводил Кирилл, а Павел и Онтон — первый неуверенно гудя, а второй — тончайшим тенорком с мужицким произношением на «о» присоединялись к припеву:

… Где прежде в Капитолии
Судилися цари —
Там в наши времена
Живут пономари!..

В теплый летний вечер, когда свалит жара, у крыльца дома Павла собирался хоровод. Солнце, спускаясь к лесу, косо освещало деревенскую улицу, заросшую зеленой муравой. Длинные тени от листратовских домов протягивались поперек улицы, смягчая яркую зелень травы. Бабы, захватив рукоделье, сидели кружком на траве и, как всегда, судачили.

Народу было еще немного, когда из дому вышел Кирилл с новенькой толстой книжкой в руке и сел на длинную скамейку под окнами, на которой уже сидело несколько соседских парней и подростков: Аляпа, Харя, Лёска и другие.

При появлении студента бабы понизили тон разговора.

— Коли с книгой вышел — почитай нам! — бойко сказала жена Яфима Ондревна.

— Знамо, почитал бы! — безразлично отозвались другие.

— Хорошо! — быстро согласился Кирилл, — почитаю, только, чур, не шуметь, не разговаривать, чтобы тихо было!