Кандидат на выбраковку

Накануне Анатолий Иванович только о том и говорил, чем займется в первый же вечер по возвращении домой. Ничего необычного: он решил напиться. Не до поросячьего визга, а так, «слегка». С многопитием он решил «завязать», потому как, по разумению Воротилина, жить с двумя чужеродными металлическими суставами это не то же самое, что жить с «родной» привычной опухолью.

После Анатолия Ивановича настала моя очередь. Тамара Николаевна пощупала повязку на левой руке. Посмотрела, как сгибается в локте правая. Мышцы на ней были очень слабы. Но я уже пробовал поднимать руку. Я мог сгибать ее, чувствуя при этом, как что-то упирается в локоть. Точнее, что-то давило на локоть изнутри.

Я рассказал об этом Тамаре Николаевне. Она ответила, что так и должно быть, потому что моя кость нанизана на металлический стержень, и, когда я сгибаю руку, он упирается в кожу изнутри.

Такие подробности меня не пугали, наоборот. В очередной раз услышав, что кость в моей руке твердо «сидит» на металле, я только радовался – рука не должна была больше ломаться.

Тамара Николаевна вышла. Анатолий Иванович исчез сразу после ее ухода: ему нужно было оформить бумаги.

Прошло часа два. Я все еще отходил от недавней операции и чувствовал себя довольно скверно. Слабость и все время тянуло в сон. Но заснуть было нелегко, донимали послеоперационные боли. Прошлой ночью обезболивающий укол действовал всего часа три. После чего оставалось только лежать с закрытыми глазами и терпеть. По этой причине утро я встретил в состоянии полной «разбитости». Теперь нужно было снова терпеть целый день, до следующего укола.

Я уже не надеялся увидеть Анатолия Ивановича, полагая, что он уехал не попрощавшись. Это немного расстроило меня, но не очень. Я понимал, что ему не терпелось вернуться домой. В предыдущий вечер он энергично интересовался расписанием поездов, идущих из Москвы в Тольятти. Один из поездов уходил в час дня, и, как я понял, Воротилин очень хотел успеть именно на него. Поэтому, увидев Анатолия Ивановича, вошедшего в палату, когда часы показывали двенадцать, я был очень удивлен и обрадован подвернувшейся возможностью поблагодарить его и сказать «до свиданья».

– Анатолий Иванович, Вы еще здесь?

– А где же мне еще быть?

Он снял со своей кровати белье и свалил в одну кучу. Санитарка должна была забрать грязное и застелить кровать чистым для следующего больного.

Сделав все, что положено перед выпиской, Анатолий Иванович сначала оглядел всех, окинул взглядом палату, потом подошел ко мне и сел на стул, приняв ту же позу, в которой сидел когда меня кормил.

– Ну что, за отъезд? – он заговорщицки подмигнул. Тут я заметил в его руках маленькую плоскую бутылочку, в которой было налито что-то такое… , по цвету напоминающее крепко заваренный чай.

В клинике было строго запрещено употреблять алкоголь. Замеченному в распитии спиртных напитков грозило выдворение из лечебного учреждения с резолюцией в документах – «выписан за нарушение режима». Для тех, кто работал на производстве, эта запись означала потерю денег, получаемых по больничному листу. Семейный человек хорошо подумает, прежде чем решится «остограммиться» в больничной палате. У Анатолия Ивановича семьи не было, точнее, была, но «часто менялась». Выписка тоже лежала в кармане. Ему предстоящая выпивка ничем не грозила. А я боялся по инерции.

Я понимал, что в бутылочке что-то горячительное. Было похоже на коньяк, но коньяк, насколько я знал, стоил дорого. А у Анатолия Ивановича денег с собой было немного. Как-то в разговоре Воротилин пожаловался, что ему может не хватить денег на билет. У меня было 75 рублей, которые я взял из дома, это то, что мне смогла выделить бабушка. Сумма была в два раза больше, чем моя пенсия. Бабушка дала такую кучу денег с условием, чтобы я не тратился на пустяки и чтобы писем с просьбами о деньгах домой не присылал. И, конечно же, эти деньги я берег, понимая, что мне самому неизвестно как, но нужно будет добираться домой. Тем не менее, я предложил Анатолию Ивановичу взаймы, с условием, что он вернет долг почтовым переводом. Анатолий Иванович денег у меня не взял категорически. И вот, он сидит передо мной и держит в руках стеклянную «интригу».

– Что это?

– Как, что? Конечно коньяк! – Воротилин сказал это с такой непринужденностью, словно совместные выпивки были для нас делом ежедневным. Внезапно я вспомнил, что мой «собутыльник» когда-то спрашивал меня, какой напиток из категории спиртных мне больше нравиться.

* * *