Кандзявые эссе

Кон -
В былые времена царил дракон.
Теперь у императорши-старушки
Кукует из часов
дракушка.

ЭССЕ 9

水入らず[269]

鳥居

9.1. МИФ, БЛЕФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

Снова и снова во время изучения японского языка и в особенности его иероглифов возникает вопрос о корректности различных трактовок как самих иероглифов, так и их составляющих. Обратим внимание на группу таких вроде бы незатейливых с виду иероглифов:

人 入 火 大[270]

На первый взгляд все эти кандзи основаны на элементе 人 (человек). Факт сам по себе отрадный, поскольку вроде бы имеет место некая логически обоснованная система, которая весьма эффективно способствует запоминанию этих и других подобных им иероглифов: 人 - человек и его ноги (прямоходящее существо); 入 - человек, склонивший голову при входе в помещение; 火 - человек, в ужасе размахивающий руками: «Огонь! Пожар! Горим!»; 大 - совсем как человек, демонстрирующий руками, какая большая рыба сорвалась у него с удочки.

Но на самом деле ни во втором, ни в третьем, ни в четвёртом кандзи «человек» вообще не присутствует. Более того, в конечном счёте каждый из этих иероглифов сам по себе и сам для себя является ключом, то есть неким конечным смыслообразующим элементом: 人 (ключ №9) - «человек», 入 (ключ №11) - «входить», 火 (ключ №86) - «огонь», 大 (ключ №37) - «большой». Получается, что во всех случаях кроме первого конечным смысловым элементом является всё что угодно («входить», «огонь», «большой»), но только не «человек». Действительно, если для иероглифа «Человек» в качестве прообраза выступает двуногое вертикально ходящее существо, то для иероглифа 入 (входить) основой послужило изображение реки и её притока, взаимоотношения которых для доисторического человека[271], по всей видимости, наиболее образно символизировали процесс вхождения чего-либо куда-либо. С этой тонки зрения 火 (огонь) - это либо пляшущие языки пламени, либо изрыгаемые действующим вулканом столбы огня[272].

При этом важно отметить, что фиксация того или иного иероглифа в таблице ключей с присвоением ему определённого значения не является пожизненным приговором, требующим однозначного восприятия смысла этого иероглифа (или ключа). Мало кто сомневается в том, что «большой» 大 (и кандзи, и ключ) берет своё начало от изображения человека, стоящего с широко расставленными руками. Тем не менее ни у кого не возникает вопрос, почему при этом в качестве ключа данного кандзи не выступает ни сам «человек» 人, ни даже его руки[273]. Всё это наводит на мысль о существенной размытости границ между символьно-образным наполнением иероглифов и собственно техникой их изображения. Графическая стилизация природных явлений и последующее подчинение её законам каллиграфии делают своё неумолимое дело, создавая совершенно новую уникальную реальность. Спрашивается, а нужно ли человеку, целью которого является практическое освоение языка, а не теоретизирование на окололингвистические темы, скрупулёзно исследовать все тонкости происхождения тех или иных лингвистических единиц, графических элементов и грамматических правил? Не следует ли вместо этого, где это только возможно, просто наслаждаться лаконичностью объекта нашего с вами исследования, формируя в процессе знакомства с ним своё интуитивно-образное решение периодически возникающих иероглифических проблем?

Именно так, например, мы поступили в своё время, дав трактовку происхождения левого элемента кандзи «Осень» 秋 (СЮ:_аки) и «Я» 私 (СИ_ватаси). В основе обоих иероглифов лежит ключ (колос), но поскольку сам он внутри себя содержит элемент 木 (дерево), мы определили черточку над ним как сидящую на дереве птичку, высматривающую зёрна на поспевающих колосьях.

В то же время большинство литературных источников данному элементу дают более естественную трактовку, определяя его как перевязанный пучок рисовых стебельков (木 - то, что нами было принято за «дерево»), а «птичку» наверху - как склонившийся под тяжестью зёрен колосок. Зачем же кандзявые эссе пошли по пути некоторого усложнения трактовки? Дело в том, что ни одна из приведённых версий не является идеальной. Пользуясь официальным подходом, мы, видя перед собой элемент «дерево» (木 в 禾), вынуждены отказаться от очевидного факта и воспринимать его как пучок колосьев. Не каждому это может прийтись по душе, ибо неустойчивость и недостаточная определённость возводимой собственными силами иероглифической системы может помешать более лёгкому и естественному восприятию материала.