– В нашу последнюю встречу ваш муж сказал следующее: «Ничему не верьте. Я не причинял сеньору Дуарте никакого вреда. Мы с ним вообще не встречались».
– Так прямо и сказал? А вы сообщили об этом полиции?
– Я бы, может, и сообщила, но меня никто не спросил, – поджав губы, ответила сеньора Савон и, гремя ключами, отправилась этажом выше.
– Ну как тебе старушка? – спросила Глеба Вероника.
– Прелюбопытная бабуля. Напоминает засушенную матрешку.
– Это почему же?
– С виду хрупкая тростинка, а на самом деле может оказаться крепким орешком с двойным, а то и тройным дном.
Для капитана, живущего за пределами Кольцевой, недавно построенное метро стало настоящим спасением. Теперь на службу можно было добраться в два, а то и три раза быстрее, чем раньше, когда приходилось отстаивать в бесконечных московских пробках. И хотя внутреннее убранство новых станций не шло ни в какое сравнение с музейными красотами «Киевской» или «Маяковской», каждую из них Лучко считал по-своему привлекательной. Ему нравилось шагать по отшлифованным гранитным плитам, нырять в длинные, уходящие вдаль коридоры, словно вены, пронзающие столичные недра, и ощущать себя частью могучего кровотока, питающего вечно растущий организм мегаполиса, притаившегося на поверхности.
Мерный перестук вагонных колес так убаюкал капитана, что тот чуть было не пропустил свою остановку. Выйдя из вестибюля в подземный переход, Лучко заметил компанию молодых людей, сгрудившихся возле киоска с какой-то снедью.
Ребята оказались глухонемыми. Они энергично жестикулировали, обсуждая, чем перекусить.
Лучко уже почти отвернулся, когда один из парней, пытаясь привлечь внимание товарищей к выставленному в витрине бутерброду, сделал жест, похожий на тот, что в своем видении видел Стольцев.
Капитан как вкопанный застыл на месте, глядя на компанию с таким ошалелым видом, что ребята начали бросать в его сторону косые взгляды.
Опаньки! А там ли он ищет? А что, если люди, убившие Гонсалеса, обменивались жестами вовсе не в силу военной выучки?
Достав телефон, капитан спешно набрал номер эксперта Расторгуева.
В коридоре послышалась едва уловимая возня, потом, будто скучая по уехавшему хозяину, тихо заскулила собака. Затем все стихло.
– Разве сеньора Савон не запрещает держать домашних животных? – в недоумении спросил Глеб.
Вероника пожала плечами:
– Очень странно.
Собачьи повизгивания возобновились. На этот раз они прозвучали совсем близко. И вот уже безутешная псина стала громко скрестись когтистой лапой в дверь квартиры.
– Сдается мне, что четвероногие тут ни при чем, – расмеявшись, сказала Вероника и распахнула дверь.
Она оказалась совершенно права. Вместо брошенного хозяином животного Глеб увидел широко улыбающегося мужчину, довольно комично изображающего пса, стоящего на задних лапах. Незнакомец был худощав и весьма высок, настолько, что вынужденно пригнул голову, проходя в комнату.
Вошедший чем-то напомнил Глебу Рамона Гонсалеса образца пятнадцатилетней давности: та же щетина, искусно поддерживаемая на «трехдневном» уровне, те же пронзительные глаза-маслины, тот же взгляд конкистадора, что с одинаковым интересом взирает как на ацтекское золото, так и на ацтекских красавиц. Этакий крутой замес из Эрнана Кортеса и дона Хуана Тенорио[7]
.Ригаль без слов обнял Веронику, и та расплакалась. Луис гладил ее по волосам и шептал на ухо какие-то слова утешения. Понемногу Вероника успокоилась и даже улыбнулась. А у Глеба больно кольнуло под сердцем. Как в тот день, когда он узнал, что вчистую проиграл Рамону в состязании за сердце возлюбленной.
– Я боялся, что ты не вернешься, – с облегчением сказал Ригаль. – Это нужно срочно отметить.
Луис проворно выскочил за дверь и вернулся уже с бутылкой десятилетнего «Торреса» и тремя стаканами в руках.
Бренди быстро сделал свое дело. Все расслабились. Вероника, спохватившись, наконец представила Глеба, после чего они с Луисом бросились засыпать друг друга вопросами.
– Когда ты в последний раз видела Рамона?
– Месяц назад, когда он заезжал в гости к Пеле. А ты?
– Я встречался с Рамоном на следующий день после того злополучного собрания, перед самым его исчезновением.
– То есть уже после того, как произошло убийство?
– Скажу больше, это было уже после того, как в фонде стало известно о смерти Дуарте.
– Ах, вот как? Рамон что-нибудь сказал тебе? Как он себя вел? Как выглядел? Я хочу знать все.
– Он был чрезвычайно взволнован. Уверял, что ни в чем не виновен.
– Рамон что-то говорил тебе насчет пергамента?
– Пергамента? О чем это ты?
Не ответив Луису, Вероника продолжала его расспрашивать.
– Так чем закончился ваш разговор?
– Как только я сообщил Рамону о том, что полиция затребовала список лиц, имевших клубные галстуки фонда, и теперь ищет его в связи с убийством, он переменился в лице и сказал, что его подставили.
– Так он догадывался, кто это сделал?
– Мне показалось, что да, но со мной он не поделился. Лишь туманно намекнул на то, что теперь ему предстоит кое в чем разобраться. А еще Рамон просил не рассказывать никому в совете фонда о нашем разговоре.
– И больше ничего?