Каникулы

Павелъ Степановичъ сохранялъ недовольный видъ. Ему претило «разгильдяйство», въ которое, по его наблюденіямъ, втягивался сынъ. Да и не сынъ только: онъ и въ дочери замчалъ какое-то не нравившееся ему упрощеніе манеръ, охоту знакомиться со всми дачными двчонками, невниманіе къ замчаніямъ француженки. И жена тоже распустилась, не смотрла какъ слдуетъ за порядкомъ въ дом, и хотя проводила цлые дни передъ туалетнымъ столикомъ, но если не собиралась никуда выйти, то оставалась въ ночной кофточк. Этой ночной кофточки, при раздланной до послдняго волоска прическ, онъ не могъ равнодушно видть. «Манера русской кокотки», выражался онъ мысленно.

– Ты не забылъ, надюсь, что теб переэкзаменовка предстоитъ? – обратился онъ къ сыну.

– Что-жъ такое переэкзаменовка? Я приготовлюсь. Сегодня праздникъ, – возразилъ Володя.

Онъ уже нался, и теперь опять сидлъ бокомъ, и въ нетерпніи болталъ подъ столомъ ногою. Марья Андреевна мдленно поднялась.

– Пойдемте въ паркъ? – бросила она гувернантк. – Потомъ приходите къ вокзалу, я буду тамъ. Надньте Лиз блое платье съ кушакомъ.

Володя подошелъ къ стоявшему тутъ-же велосипеду, осмотрлъ его, но потомъ раздумалъ на немъ хать. Вмсто того онъ прошелъ въ свою комнату и схватилъ тамъ какой-то учебникъ.

Ему вдругъ захотлось показать, что онъ вовсе не лнтяй, что ему и въ праздникъ ничего не стоитъ заняться. Недовольный тонъ отца уязвилъ его. Онъ находилъ несправедливымъ такое отношеніе. – «Чего отъ меня хотятъ? – думалъ онъ. – По математик я первый ученикъ. Вотъ латынь эту, да гречиху (у нихъ такъ называли греческій языкъ) я дйствительно не люблю, это правда. Ну, а приготовиться къ переэкзаменовк все-таки могу».

Съ грамматикой подъ мышкой, онъ сошелъ въ садъ, пробрался въ свой любимый уголокъ у ршетки, растянулся на трав и сталъ зубрить.

Прошло нсколько минутъ. Вдругъ до него долетли знакомые голоса, – ближе, ближе. Онъ приподнялся и заглянулъ сквозь ршетку. Такъ и есть: Соня и Варя Леденцовы идутъ мимо дачи, громко разговаривая и смясь. Ножки ихъ быстро мелькаютъ изъ-подъ коротенькихъ платьевъ, зонтики цпляются за втви акацій.

Володя всталъ совсмъ, отшвырнулъ книгу въ траву, подошелъ вплотную къ ршетк и произнесъ:

– Здравствуйте! Куда это вы спшите?

Барышни вздрогнули, но не остановились, и старшая отвтила на ходу:

– Далеко!

– Въ паркъ?

Ни та, ни другая не отвчали на это и чему-то разсмялись.

Володя посмотрлъ имъ вслдъ, на ихъ круто-заплетенныя косы и мелькавшія ботинки, постоялъ въ нершимости, потомъ энергически осадилъ фуражку на затылокъ, и пустился догонять ихъ.

На поворот въ паркъ онъ уже поровнялся съ Соней, и пошелъ рядомъ.

– Я съ вами погуляю немножко, – сказалъ онъ, и бокомъ, не оборачиваясь, протянулъ имъ руку.

– Что вамъ вздумалось въ праздникъ долбить?… – спросила Варя.

Волод почему-то не хотлось сознаться.

– Я просто читалъ… романъ одинъ, – сказалъ онъ.

– Неправда, я по книг видла, что это долбяжная, – возразила Варя. – Васъ заставили, вотъ вамъ и стыдно признаться…

– А по-каковски это такъ говорятъ: долбяжная? Такого слова нтъ, – придрался въ свою очередь Володя.

– У насъ вс такъ говорятъ, значитъ есть такое слово, – вступилась за сестру Соня.

– Мало ли что у васъ говорятъ, – отозвался Володя. – Пойдемте къ пруду, я покатаю васъ въ лодк.

– Merci, мы совсмъ не къ пруду идемъ.

Старшая тихонько толкнула младшую, и об почему-то фыркнули.

– Чему вы сметесь? – обиженно спросилъ Володя.

Сестры фыркнули еще громче, и пошли скоре. У нихъ вс разговоры всегда прерывались такимъ фырканьемъ, и Володя всегда обижался. Но Соня ему «ужасно» нравилась: онъ былъ почти влюбленъ въ нее, хотя разговаривалъ и обращался съ нею со своею обычною мальчишескою небрежностью. Этимъ обращеніемъ онъ думалъ спасти свое достоинство и отомстить за насмшливость.

– Если вы не къ пруду идете, то куда же? – спросилъ онъ. – Я все равно съ вами пойду.

– Идите, если хотите; намъ все равно, – отрзала Соня.

– А мн и подавно, – ляпнулъ Володя.

Сестры фыркнули.

– Какъ это вжливо! – произнесла старшая, и опять об фыркнули.

– Я и не гонюсь за миндальщиной, – объявилъ Володя.

– Какъ? какъ вы сказали? за миндальщиной? – переспросила Соня, и толкнула сестру, причемъ об зашатались отъ смха. – Это у васъ въ гимназіи такъ выражаются?

– Разумется, миндальщина. Паточный леденецъ.

– Кто, кто паточный леденецъ?

– Да вотъ хотя бы лицеистъ вашъ, Храповъ. Паточнаго кавалера изъ себя корчитъ. Засунетъ руки въ брюки и сюсюкаетъ.

Соня и Варя опять фыркнули.

– Что-жъ, Храповъ премилый мальчикъ, – сказала Соня. – Съ нимъ очень пріятно разговаривать.

– Усики свои душистой помадой смазываетъ, – продолжалъ Володя. – Мамаша ему китель духами вспрыскиваетъ.

– А вы въ своемъ кител, должно быть, въ крапив валялись, – выпалила Варя.

– Я и не стремлюсь въ кавалеры попасть.

– А не стремитесь, такъ и не приставайте къ намъ. Мы васъ не приглашали идти съ нами.

– И не собираюсь идти; просто, мн по дорог было, – обозлился Володя. – Удивительно, право, интересно мн. До свиданья!