Каникулы

Хотя говорил он довольно отчетливо, произношение некоторых звуков выдавало отсутствие зубов. Щеки и подбородок были покрыты щетиной.

— Мясо оказывается вредным. А корочку я в супчике или молочке размочу. И как дите его шамкаю.

— Дед! Где у тебя тут пила, топор? Поправим твою крепостную стену. А то скоро упадет.

Дед присел на табуретку, покрашенную толстым слоем синей краской. Видно, ее перекрашивали не один десяток раз. Табуретка скрипнула.

— Чего ее поправлять? Хай, она падает! Мне не от кого отгораживаться.

— Свиньи, телята забредут во двор. Не дело это дед. Ты же хозяин!

Дед усмехнулся. Посмотрел пристально на внука.

— Так-то оно так! Бабка вон постоянно ворчит. Да мне ее ворчание…

Он посмотрел на жену. Бабушка включила круглую электроплитку и поставила на нее кастрюлю с водой. Сейчас таких плиток в магазинах не увидишь.

— Тебе хоть кол на голове теши, старый! Всё бесполезно!

Друзья вышли во двор. Потянулись! Всё-таки дорога утомила их. Но заваливаться спать не желали. Возле покосившегося сарая лежали доски, чурки. Они стали их перекидывать и подбирать столбики. Для этого пришлось перекидать почти всю кучу. Ровные сосновые столбики.

— Будем стучать погромче! — сказал Серега. — Чтобы все аборигены знали, что к Вахмяниным приехал внук с другом. Сейчас начнут собираться.

Он вынес из сарайки пилу и топор. Потрогал лезвие топора.

— Васильевна! Аюшки!

Возле забора стояла сухонькая низенькая старушка с остреньким, как клювик, носиком. Голова прикрыта старомодным платком.

— Внуки приехали никак?

— Вот! Приехали! — гордо отвечала Серегина бабушка, подойдя к забору и весело поглядывая на молодежь, которая обсуждала, с чего начать.

— Отдохнуть не захотели! Сразу забор чинить! Вот!

Остроносенькая старушка ойкнула. Ей некому было починить забор. Единственная дочь ее умерла. Внуков нет.

— Какие красивые ребята! Где же наши девки?

— А ты что жениха себе пришла выбирать? Или что надо?

Старушки засмеялись. У остроносенькой смешно задергались морщинки.

Уже к обеду забор стоял, как положено, в вертикальном положении. Василий Иванович, так звали Серегина деда, ходил вдоль забора, и проверял стойкость столбов. Брался сверху и пытался раскачать.

— Серега! Откуда ты все эти дела знаешь? — спросил Пахом. Работа утомила его.

— Какие дела?

— Вот смотри, как ты быстро с забором управился, как прирожденный плотник, как будто всю жизнь только тем и занимался, что заборы ставил. Или ты по совместительству еще и заборостроительный техникум закончил? С тебя станется!

— Я же, Пахом, четверть своей жизни провел в деревне. Каждое лето родители отвозили меня сюда как на дачу. А дед у меня мастеровой. Не знаю даже, чего он не умеет. Во времена культурной революции кормчий Мао повелел ссылать гнилую интеллигенцию в деревни на трудовое воспитание, чтобы им некогда было заниматься словоблудием. Когда Мао скончался, оттуда вернулись уже совершенно другие люди, которые создали великий Китай. Они увидели и узнали реальную жизнь. Деревня, Пахом, всему научит. Тут почти каждый и плотник, и слесарь, и мастер по ремонту бытовой аппаратуры. А если ты этого не умеешь, то в деревне не выживешь.

Они пошли обедать.

22. В ОХОТНИЧЕЙ СТОРОЖКЕ

Не привык без нужды Пахом вставать так рано. А Серега ценил утренние часы. Для него они были самыми плодотворными и радостными в течение всего дня. Свеж и полон сил! Ложился он не позднее двенадцати. Летом обычно поднимался с рассветом.

Вчерашним вечером Василий Иванович принес бутылку самогонки, которую он купил у соседей. Самогон был противный и вонючий, поэтому еле-еле осилили бутылку втроем. Но по голове бил, как молотом. Сознание мутнело, мысли путались. Тут же забывал сказанное. Да еще нужно учитывать, что Серега выпил лишь одну стопку, а к остальным лишь прикасался губами и оставлял стопку не выпитой, считая, что никто этого не заметит. А Василий Иванович после третьей стопки вдруг заплакал и Серега с бабушкой увели его на кровать. Сам он с трудом передвигал ногами. Главный удар пришлось держать Пахому. Выдержал он его достойно. Но вот с утра несло изо рта как из выгребной ямы. И во рту тут же наступала сушь, сколько не пей воду. Самогонку он пил впервые.

— Чистим зубы! Завтракаем! И путь-дорожка фронтовая, не страшная нам бомбежка любая! — выкрикивал Серега, расхаживая по комнате.

Каждое громкое слово болью отзывалось в голове Пахома. В висках гулко пульсировала кровь.

— Не желаете сделать зарядку, товарищ боевой? На свежем воздухе, босиком на траве, густо покрытой росой? Оченно пользительно для здоровия!

Издевается он что ли? Пахом поднял тяжелый взгляд. Оглядел стройную фигуру друга. Сбоку на животе был шрам. Может, вырезали аппендицит или что там в этой стороне? Конечно, каждое утро он по полчаса бросает гантели, жмет экспандер, а потом еще и пробежка. Плюс не курит. И не пьет. Почти. Интересный парень. Почему Пахом никогда не слышал об его сердечных делах? Серега всегда избегал эту тему.