Каникулы

Прозвенел звонок. Это уже была третья перемена. Может, Пахом проглядел, а, может, и сегодня их не было в школе, но никто из четверки не показался. Заходить в школу Пахом не рискнул. Он поднялся с автобусной скамейки, снял очки и стал рассматривать выходящих. Первыми, как обычно, шумно вылетали младшеклассники. И вот он увидел его, это был Дрищенко, долговязый, с маленьким ротиком, длинным горбатым носом и длинными тонкими руками, болтавшимися как веревки. На нем была серая рубашки и джемпер с узорами. Дрищенко остановился на крыльце и, сунув руки в карманы, стал оглядывать школьный двор, на котором резвились детишки. А вот и другой вышел. Максимов. Он едва доставал Дрищенко до плеча, был белобрыс. Рот у него постоянно приоткрыт, голова наклонена вперед и втянута в плечи. Появилась Саня. На ней серая рубашка с короткими рукавами, синенькие джинсики. Троица спустилась с крыльца и направилась к выходу. О чем они говорили, Пахом, конечно, слышать не мог. За ними бежал Филиппов, сильно согнув руки в локтях и прижав их к бокам, кулаки быстро двигались вверх-вниз. Рот его был открыт. Он запыхался.

Пахом быстро надел солнцезащитные очки, сел на скамейку и выхватил из кармана мобильник. Сидит фраерок, ждет автобус, слушает музончик, рассматривает фотки. Но не сводил с них взгляда, изучал каждое движение, каждый жест, как естествоиспытатель изучает поведение муравьев, часами не отходя от муравейника и не замечая времени. Они вышли за чугунную ограду, Дрищенко пнул кирпичную кладку, достал сигареты, протянул сигарету Максимову, Стариковой, засунул себе в рот сигарету, потом сломал пачку и бросил на тротуар. Филипп замахал руками и заматерился. Совсем страх потерял!

— Оставлю! — сказал Дрищенко. — Ну, последние если! Не покупал еще!

Филипп выпустил длинный плевок перед ехавшим «жигуленком».

— Оставит он! Мне целую надо! Я бычком не накуриваюсь. Как будто не знаешь!

Они стояли посреди тротуара, не обращая совершенно никакого внимания на проходящих мимо. Филипп огляделся и, увидев Пахома, стал переходить дорогу. Резко затормозила «хонда», водитель стал зло сигналить, Филипп показал ему средний палец. У Пахома учащенно забилось сердце. Он удивился этому. С чего бы это? Вообще-то это плохо. Значит, он не может контролировать себя. А это никуда не годно. Да, стальные канаты вместо нервов заиметь бы не мешало.

Он едва удержался от того, чтобы тут же ни вскочить и ни задушить эту мразь. Так человек инстинктивно наступает по бегущему по полу таракану или хлопает себя по щеке, когда на нее сядет комар. Но тут же выругал себя.

— Слышь, чувак! Угости сигареткой! Свои, блин, кончились. Не покупал еще.

Он, вяло, почти не сгибая ног и шаркая подошвами, подошел к Пахому, почему-то всё время покачивая головой. Средний и указательный пальцы у него были желтыми, а на среднем пальце с тыльной стороны была еще и ямочка, что выдавало в нем заядлого курильщика. Начал он курить с первого класса.

— Дорогие куришь, братело! На стольник, наверно, тянет? Да! Тянет!

Филипп покрутил сигарету, поднес ее к носу, обнюхал, потрогал фильтр. Фильтр был жесткий, белый.

— Вроде того, — ответил Пахом. — Дешевку не держим!

— Слышь, братан, а ты кем будешь-то?

Филипп чиркнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку. Задержал дым в груди.

— В смысле? Что ты имеешь в виду?

— Ну, типа, учишься или вламываешь? Ну, то есть работаешь? А?

Филипп стряхнул пепел и плюнул себе под ноги. Оглядел Пахома сверху вниз.

— Типа, учусь. Как-то так!

— В технаре нашем? А?

— Ну, вроде того. В технаре.

Идиотский допрос утомил Пахома. Хотелось уйти.

— На машиниста, блин, или на сварщика? А?

— На сварщика. Говорят, хорошо зашибают.

Отвечал Пахом глухо и в сторону. На Филиппа старался не смотреть.

— Ну, ты идешь, Филипп? — крикнули ему от школьных ворот. Дрищенко махнул рукой.

Максим заложил пальцы и оглушительно свистнул. Проходящая мимо женщина с удивлением посмотрела на компанию. И заругалась.

— Без меня урок не начинайте! Сяс географичка будет мозги пудрить…

Филипп выдохнул дым прямо в лицо Пахома. Но делал он это не для того, чтобы оскорбить. Считал это вполне нормальным.

— Жида погоняло. Кстати, я ей это погоняло придумал. Сяс я ее доставать буду. Балдеж!

Филипп радостно заулыбался, предвкушая, какое удовольствие он скоро получит от урока. Смачно плюнул под ноги.

— Блин, довожу ее до слез. Докладных на меня уже с телевышку написала. А мне по х… ее докладные. Напугала девку хером!

Филипп радостно захрюкал. Посмотрел на Пахома, как бы приглашая разделить его радость.

— Не! Брателло! Я работать не буду! Я, как дядька! На фиг на дядю гнуться!

Огонек уже подбирался к самому фильтру, и Филипп держал сигарету за фильтр, чтобы не обжечь пальцев. Пальцы у него тонкие.

— Он пятерик зону оттоптал. Всех там ставил! И я буду ставить! Я авторитет! Я сила!

«Неужели он и фильтры выкуривает!»— неприязненно подумал Пахом, бросив взгляд на желтые пальцы. И тут же отвел глаза в сторону.

— Пидорасить, кого захочу! Вот это жизнь! Так же?