Каникулы

Всё это обеспечило в итоге наполненность моего вынужденного досуга и резко увеличило контакты с экипажем, стоящим в очереди за портретами. Особенно радовало, что такая популярность повышает моё реноме в глазах весьма скептично относящегося ко мне брата. Кроме того, портреты давали шанс совместить приятное с полезным: заодно выполнять программу летней практики по рисунку и живописи.

Любоваться сингапурской экзотикой довелось неделю, пока не был принят весь предписанный нам груз. Впрочем, наше судно едва не задержалось ещё на неопределённый срок.

Оказалось, что один из членов команды, матрос по имени Серёга, несмотря на то что на берег отпускались только строго по трое, чтобы каждый по инструкции замполита ответственно следил за другими, всё-таки умудрился в каком-то припортовом заведении напиться лишнего. Он затеял драку с арабами, сидевшими за соседним столиком, которые, несмотря на запреты ислама, тоже, оказывается, не прочь иногда накатить. Его почему-то не устраивало соседство, как он потом объяснял, с «пендосами чёрномазыми». Наши, конечно, за Серёгу заступились. А там ещё были поляки, которые тоже за Серёгу заступились, да ещё ввязались какие-то французы. Короче, явилась местная полиция – индусы с бамбуковыми палками как следует всем вломили, и тех, кого посчитали зачинщиками, в том числе и Серёгу, арестовали. Пришлось нашему капитану вместе с замполитом дипломатическими методами улаживать этот международный конфликт и вызволять матроса из сингапурской «кутузки». Это продлило на один день наше пребывание в Сингапуре.

К не очень большому моему сожалению, в данном порту не оказалось судна, подходящего для столь высокой миссии, как отправка меня домой. Мы загрузились каучуком для Южно-Африканской Республики и непредвиденно, по радиограмме из пароходства, и для Арабских Эмиратов. Нам предстоял длительный переход по южным широтам с заходом в экзотический порт Шарджа.

Моя жизнь на судне постепенно становилась всё насыщенней впечатлениями и знакомствами. Свободные от вахты моряки с удовольствием позировали мне, что скрашивало их досуг в замкнутом пространстве корабля. Я тоже извлекал из этого немалую для себя выгоду. Те портреты, которые не особенно удовлетворяли «заказчика», становились моим личным фондом, которым наряду с натурными зарисовками и этюдами я собирался поразить своих педагогов по возвращении в институт. Кроме того, я получил отличную возможность общения с кругом совершенно новых и необычных для меня людей. Особенный интерес к возможности запечатлеть себя проявила одна из тех чудесных женщин, присутствие которых в кают-компании так приятно удивило меня. На судне она совмещала две должности: официантки и библиотекаря.

В моей не сильно благодаря юному возрасту насыщенной событиями биографии особенным пробелом, смущавшим моё самосознание, было отсутствие опыта отношений с женщинами.

Конечно, имелось в виду не повседневное общение, которым иногда даже чрезмерно наполнена жизнь каждого, кто не сидит целыми днями дома. Подразумевалось то, что давно уже зрело в глубинах моего подсознания, но пока не имело возможности воплотиться в реальной жизни.

Короче, что там наводить тень на плетень – я был девственник…

В общежитии, конечно, хватало всяких рассказов перед сном о подлинных или мнимых сексуальных подвигах моих друзей, многие из которых поступили в институт уже после армии и имели кое-какой жизненный опыт. Но мне собственной практики пока что Бог не дал. Излишне говорить, что моё семнадцатилетнее естество было постоянно атаковано почти непрекращающимися сексуальными фантазиями, доводящими меня иногда до умопомрачения невозможностью их немедленного удовлетворения, а тут – на тебе, женщина! Да ещё такая симпатичная, да ещё позировать хочет! Старовата, правда, для меня. Ей, наверное, уже года двадцать три. Я для неё, конечно, пацан совсем, вряд ли хоть какой-то интерес могу у неё вызвать, кроме портрета. Вон тут сколько взрослых мужиков, да ещё каких! Ну ладно… Хоть так пообщаюсь – и то приятно.

«Библиофициантку» или «офицбиблиотекаря» звали Нюра. Мы договорились начать её портрет на следующий день в её свободное время. Кубрик, где обитала Нюра, был двухместный и довольно маленький, в отличие от роскошных апартаментов моего брата.

Я поинтересовался, как же мы будем заниматься портретом в крошечном кубрике, да ещё и в присутствии её напарницы. Но Нюра успокоила меня, сообщив, что напарница её работает в другую смену, да и вдобавок почти не ночует на своей койке, так как у неё роман со штурманом.

Ничего себе – роман! До сих пор я думал, что роман – это когда дарят цветы, ходят на свидания и целуются где-нибудь в кустах, чтобы никто не видел. А тут на тебе – роман! Какой же это роман, если в своей койке не ночевать? Это женитьба какая-то.

Я сходил в каюту к брату за большой папкой с роскошной фактурной бумагой и коробкой цветной пастели, которые были куплены по моему необузданно наглому списку распоряжением капитана. Когда я постучал в дверь каюты моей натурщицы, она была уже готова позировать…