«Дорогой папочка, если я умру и никогда больше не увижу тебя в этом мире, не осуждай себя, и не думай, что ты был слишком строгим со мной. Я знаю, что ты сделал только то, на что ты имел полное право, ведь я же принадлежу тебе. Ох, как мне нравится принадлежать тебе, папа! И ты все это делал, чтобы сделать меня хорошей, и мне это все необходимо, потому что я слишком сильно люблю тебя и стала удалятся от моего Спасителя. Но когда ты лишил меня своей любви и разлучил меня с моей няней, мне не к кому было больше идти, как только к Иисусу. Он приблизил меня к Себе, и я узнала, что Его любовь очень приятна и драгоценна, она была моим единственным утешением в моих переживаниях. Дорогой мой папа, когда меня не будет, и ты почувствуешь, что тебе тоскливо и одиноко, не обратишься ли ты тоже к Иисусу? Я оставлю тебе мою любимую маленькую Библию, папа. Пожалуйста, читай ее ради Элси, Бог может утешить тебя, и ты почувствуешь, что это твоя маленькая дочь. А еще, папа, постарайся забыть эти печальные дни разлуки и помни только время, когда твоя маленькая девочка постоянно была у тебя на коленях или рядом с тобой. Ох, мое сердце разрывается при воспоминании об этом чудесном времени и оттого, что оно никогда не вернется! Ох, только бы один поцелуй, одну ласку, одно слово любви от тебя! Я так люблю тебя, мой родной, милый, драгоценный, любимый папа! Твоя маленькая дочь — Элси.»
Мистер Динсмор уронил голову на руки и громко застонал. Теперь наступила его очередь желать с неутолимой жаждой об одной единственной ласке, об одном слове любви из этих милых уст, которые никогда больше не заговорят. Он долго сидел один, воскрешая в памяти каждую сценку жизни, в которой участвовал его ребенок, и раскаивался... Ах, как горько он теперь раскаивался за каждое грубое слово, которое он когда-либо говорил ей, за каждый свой несправедливый строгий поступок, но увы! Как много их было и какими жестокими они теперь предстали перед ним. Раскаяния душили его, и он готов был отдать весь мир, только бы вернуть прошлое.
Глава 13
Мистер Динсмор очнулся от своих болезненных переживаний, услыхав легкий стук в дверь. Предполагая, что это кто-то из посланных, чтобы посоветоваться с ним относительно приготовлений к похоронам, он поднялся и резко открыл дверь. На пороге стоял доктор. Увидев искаженное горем лицо, он смутился и не решался сообщить радостную новость без предварительной подготовки. Неожиданная реакция на переход от безутешного горя к радости может быть слишком опасной.
— Вы хотели поговорить со мной о...
Голос мистера Динсмора был тихий и глухой, не в силах закончить предложения он замолчал.
— Входите доктор, — предложил он, — это очень мило с вашей стороны и...
— Мистер Динсмор, — прервал его доктор. — Готовы ли вы для хорошей новости? Можете ли вы ее вынести, мой уважаемый сэр?
Мистер Динсмор ухватился за стол, чтоб не упасть, и жадно ловил ртом воздух.
— Что еще? — хрипло спросил он.
— Хорошая новость, я сказал — торопливо проговорил доктор Бартон, бросившись ему навстречу, чтобы удержать от падения. — Ваш ребенок еще жив, и хотя жизнь ее висит на волоске, кризис прошел, и теперь я надеюсь, что она может поправиться.
— Слава Богу! Слава Богу! — закричал отец, бессильно опускаясь на стул и, закрыв лицо руками, зарыдал.
Доктор вышел и тихо закрыл за собой дверь, а Хорас Диснмор, упав на колени, вознес благодарственную молитву, посвятил себя со всеми своими талантами и всем, что ему было вверено, служению Богу, который так милостиво сохранил для него сокровище его сердца.
Радость и благодарность Аделаиды была едва ли меньше, когда ей сообщили замечательную весть. А мистер Травилла со своей матерью разделяли их радость так же, как делили и их скорбь. Но радость эта сопровождалась страхом, потому что жизнь девочки еще много дней была на волоске от смерти. Переживания отца усиливались, оттого что его не допускали в ее комнату.
Доктор предупредил Хораса, что будет риском для ее жизни, если он появится прежде, чем она сама спросит о нем. Невозможно предвидеть, насколько сильным может быть волнение ребенка и что за ним может последовать.
Так он ждал день за днем, что его вот-вот пригласят, но каждый раз был обречен на разочарование. Элси оправилась уже настолько, что могла смотреть вокруг, задавать вопросы, замечать и узнавать друзей, приветствуя их нежной улыбкой и словами благодарности. Прошло несколько дней, но она ни разу не спросила об отце и даже не упоминала его имя.
Состояние ее начинало казаться странным, и мысль, что, возможно, его жестокость оттолкнула ее от него и она больше не интересуется ни его присутствием, ни его любовью, причиняла отцу страдания. Иногда казалось, что он не может больше выдержать, и если бы не постоянные предупреждения доктора, то он бы прекратил эти мучительные подозрения. Он бы явился прямо к ней, чтобы услышать из ее собственных уст, что она на самом деле перестала его любить.