Каникулы совести

— Утечка информации, — простодушно пояснил Кострецкий. — Страшная глупость. Мой, пожалуй, самый крупный прокол за всю эту счастливую эпоху — чёртов физик со своими торсионными полями и прочими завихрениями, о которых я даже думать боюсь, а то ещё, не дай Бог, мозги сломаю. Он неуязвим, гад, и отлично это знает. Я не сентиментален, но обезглавить российскую науку не поднимется рука даже у меня. Да что вам рассказывать? Вы ведь знакомы с академиком Боровским, не так ли?..

Я вздрогнул — он был прав, я хорошо знал Гришу, сына моего старинного, давно покойного приятеля Вити Боровского. Мы с ним даже не так давно виделись по поводу публикации одной отцовской рукописи, где осталось несколько неразборчивых мест (как и многие наши сверстники, бедняга за всю свою долгую и многотрудную жизнь так и не решился освоить Ворд). Расшифровать их мог, пожалуй, один я, неплохо знавший тематику, а, главное, почерк покойного — в дни юности мы не раз обменивались «шпорами» и конспектами. Я рад был хоть чем-то помочь Витиной семье, да и они, кажется, не без удовольствия слушали мои светлые, ностальгические, возможно, чуть излишне приправленные розовыми соплями воспоминания о старом друге. Я, помнится, ещё удивился тогда, как сильно сдал, растолстел и обрюзг Григорий Викторович, которого я знал ещё вот таким крохой. Нам ведь всегда кажется, что стареем только мы одни, а внешний мир так и остаётся в первозданном состоянии. Умом я, конечно, понимал, что Григорию уже и самому перевалило за семьдесят, то есть он, мягко говоря, далеко не юнец. Но для меня-то он навсегда остался тем смешным тонконогим Гришкой с перепачканными травой и зелёнкой мослами, который то и дело врывался на кухню в самый разгар политической либо постельной дискуссии, чтобы продемонстрировать нам, взрослым, новую модель ходячего робота, каким-то чудом смастряченного из игрушечного луноходика и останков двух старых телевизоров, найденных на ближайшей помойке. У мальчика уже тогда были потрясающие мозги, парадоксально совмещённые с удивительным отсутствием чувства такта.

— …И ведь вы не поверите, я ничего не сделал ему за это. Его бы, конечно, убить за такое мало, но, чёрт подери, мозг этого гада стоит половины России. Он у меня даже до сих пор по загранконференциям разьезжает. Со своими россказнями, я думаю. И с репутацией законченного параноика, хе-хе. Сейчас-то всё это, конечно смешно, но тогда мы действительно перепугались. Мы ведь были на грани страшной войны (дешевле я власть не отдал бы, и не сомневайтесь!). Вы даже представить себе не можете, чем всё это грозило. Как мне удалось выкрутиться, не спрашивайте. Этого я не могу рассказать даже вам. Впрочем, это и неважно. Важно одно — я ошибся, я свою ошибку и исправил. Я всегда отвечаю за свои поступки. А вот Александр Васильевич, не во зло ему будь сказано, оказался очком послабже. Когда О*Мумба объявила о ревизии, он решил, что ему пришёл конец, что всё пропало. И задумал покончить с собой. Но тут он себя недооценил. Да, это удивительно, но до своей попытки суицида Бессмертный Лидер сам не знал границ собственного бессмертия!..

Игорь остолбенело замолчал, как бы заново изумляясь своему открытию; я же был уже не в состоянии ничему изумляться — и покорно ждал, что последует дальше.

— Кое-что, конечно, он уже знал. Я ведь сказал вам, что до этого на него уже покушались дважды. Случаи, несомненно достойные внимания такого специалиста, как вы. Удивительный парадокс природы!

Он в волнении, уж не знаю, притворном или натуральном, вскочил со скамейки и заходил взад-вперёд — я только и видел, как чёрная тень мелькает передо мной да сверкают линзы, слегка освещая пространство вокруг слабым зелёным светом (модные среди молодого московского мещанства фосфоресцирующие ткани он снобистски презирал).

— Так вот, — продолжал Кострецкий, — эти два случая ясно дали понять Александру, что убить его, мягко говоря нелегко. Поэтому, когда пришёл страшный час и он решил дезертировать, то перед ним, естественно, встал непростой вопрос: как это сделать?

Он остановился и устремил на меня вопрошающий взгляд — ну точь-в-точь Павел Груб, ведущий интеллектуального ток-шоу «Обухом по Черепу»; с каждой секундой длинной паузы, которую он уж очень умело держал, мне всё больше казалось, что он ждёт от меня каких-то версий, — но я, увы, был не совсем готов к тому, чтобы стать участником импровизированной викторины.