Каникулы в Аризоне

Ему с трудом удалось протолкнуть через пересохшие губы этот односложный ответ.

– Я думаю о том, что никем не интересовалась и ни с кем не водилась, потому что ждала тебя. Каким-то образом я знала, что ты где-то есть и что я узнаю тебя, как только увижу. – Она закинула руки ему на шею, придвинулась ближе. – Я так рада, что ждала.

Выдержка покинула Хока, и его руки сами обвились вокруг нее, а губы припали к ее губам в мучительном поцелуе, высвобождая все, с чем он боролся все эти дни.

– Боже, как я люблю тебя, Пейдж, – пробормотал он, переводя дыхание. Она тоже едва дышала.

– И я люблю тебя, Хок. Я чувствую, что любила тебя всю жизнь!

Птица лениво засвистала в прибрежном дереве, ветерок мягко зашелестел листьями. Хок еще раз властно нашел ее губы, зная, что настал час отказаться от борьбы, что это нужно ему, нужно им обоим. Нужно и желанно. Весь мир ушел куда-то в сторону на много световых лет. Они очутились в собственном раю, пара влюбленных, один на один друг с другом.

Он чувствовал под рукой биение жилки у нее на шее, и его сердце тоже так и надсаживалось в груди. Больше он не мог крепиться – после стольких ночей, когда он держал ее в руках, сгорая от желания и не смея дать ему волю. Все преграды рухнули.

Пейдж почувствовала, как легко скользят его руки вдоль ее спины и бедер. Таких прикосновений она не знала и понятия не имела, как к ним относиться. Но прикосновения исходили от него и потому давали ей уверенность, что она любима и желанна.

Хок вдруг сообразил, что они все еще стоят в воде. Не отрывая своих губ от ее, он подхватил Пейдж на руки и медленно понес на берег. Там он встал на колени и бережно положил ее на прибрежную траву.

Руки Хока прошлись по ее ребрышкам, медленно огладили живот и спустились ниже. Он замер. Она была такая хрупкая, такая красивая.

Хок вытянулся рядом с ней, не желая пугать ее стремительным натиском. Склонился над ней, коснувшись волосами ее плеча, и губами повторил мягкие очертания ее грудей. Ненадолго остановился сначала на одном их темном кончике, потом нежно приласкал губами другой.

Что-то творилось с Пейдж: все ее мысли уплыли, как клочки облаков в небе. Остались одни ощущения: губ, припадающих к ее телу, гладящих рук, его горячей, влажной, головокружительно пахнущей кожи.

Ее несмелые пальцы пытались повторять за ним. Всю неделю он был ее учителем. Теперь пришел черед для нового урока – он обучал ее искусству любви.

Она провела рукой по его груди, потом по животу, потом.., от ее прикосновения он вздрогнул всем телом.

– Прости, – прошептала она.

– Ну что ты. Меня просто подводит самоконтроль, когда я имею дело с тобой. Боюсь, что ты довела меня до точки.

Она заглянула ему в глаза – там были любовь и желание. Дрогнувшим голосом она сказала:

– Не надо никакого самоконтроля, Хок. Просто люби меня.

– Люблю. Еще как люблю!

За словом последовало дело, и Пейдж отвечала на физическое выражение его любви, как расцветающий бутон. Сколько лет она "ждала этого человека – и у нее мороз пробегал по коже при мысли, что она могла не узнать его при встрече. Но она узнала. И перешагнула через то, что они такие разные – по стилю жизни, по социальному рангу. Не поддалась условностям.

Теперь он мой!

Хок осторожно накрыл ее своим телом. Она была такая миниатюрная, и он не хотел причинить ей боль. Его губы снова позвали ее, потом он откинулся назад, чтобы видеть ее лицо, видеть, что она почувствует, когда будет с ним первый раз – но не последний, как он горячо надеялся.

Она подняла дремлющие ресницы – и как будто чья-то исполинская рука сжала сердце Хока. Он не мог сделать этого, пока она не знает правды и думает, что они женаты. Не мог сыграть на ее чувствах к нему.

Все еще держась на локтях, он взял ее голову в ладони.

– Пейдж, родная, послушай… От ее улыбки у него захватило дух.

– Неужели я сейчас услышу, что ты девственник?

Его чуть не задушил приступ смеха.

– О нет, боюсь, что нет.

– Так я и думала. У большинства тридцатишестилетних авантюристов, которых я знала, были те же проблемы.

Как она может шутить, если все так серьезно? Ну да, ведь она понятия не имеет, о чем речь.

– И скольких же тридцатишестилетних авантюристов ты знала? – пробормотал он, не в силах устоять перед соблазном еще одного поцелуя. Он пытался не думать о том, как замечательно соразмерны их тела. Какой-то миллиметр отделял их от последней, от самой последней черты.

Отвечая на его поцелуй, она умудрилась прошептать:

– Несколько дюжин, это уж точно. Сейчас даже не припомню имен.

– Вот как… Боже, какая ты сладкая, и я так хочу тебя…

– Но боишься, что мне будет больно, да? Не бойся. Раз я решилась, все в порядке.

– Пейдж, я должен тебе кое-что сказать. Пока ты не узнаешь, я не могу…

От его тона она наконец-то насторожилась. Заметила, что он собран и напряжен. Всю ее ленивую истому как рукой сняло.

– Ты о чем?

– О нашем знакомстве, Пейдж. Мы познакомились в день катастрофы. Ты наняла мой самолет до Флагстафа, потому что получила известие, что твой отец.., болен. Но мы, к сожалению, не долетели.