Каникулы в Чернолесье

Странно, но в это я действительно верил. Возможно, поэтому мои слова лились так свободно. Мой голос все еще был хриплым, но уже не был смешным. Я скрипел зубами и сжимал кулаки…

Что? Какие кулаки?

Я вскочил на ноги. Я взглянул на себя и увидел себя снова человеком. В порванной футболке и со сжатыми кулаками. Я даже не понял, когда случилось это превращение. И почему. Зато я хорошо знал, зачем.

— Я вас уничтожу, — сказал я. — Зуб даю.

Даже не знаю, зачем я приплел это выражение Германа. И еще, если честно, показал один неприличный жест, который люди используют, когда хотят сказать «хрен вам».

В эту самую секунду раздался стук в дверь.

— Они все-таки услышали, — процедил я сквозь зубы. — Ну что же…

Тьма за окном тревожно притихла. Меня бросало то в жар, то в холод, и голова шла кругом.

Да, я вспомнил, и всегда помнил, что мне снилось. Это был мой старый ночной кошмар. Папа и мама, которые оставили меня в вагончике, но так никогда и не вернулись. Тьма, которая поднялась за окном и закрыла луну. Тихий стук в дверь.

Стук повторился.

Я видел, как ручка двери медленно поворачивается. Точь-в-точь как в том сне, который повторялся и повторялся в последние десять лет со зловещей регулярностью. И всегда заканчивался на этом месте.

Ручка повернулась еще раз. В том сне я больше всего боялся того, кто стоял за дверью и вот-вот должен был войти. Но он все никак не входил. Только черный туман пролезал в щель и клочьями стелился по полу.

Тогда я боялся, боялся и сейчас. Но было и отличие: я стал на десять лет старше. И еще… было и еще кое-что.

Герман был прав. И Вик был прав. И чертов Феликс тоже. Теперь я знал, кто я. Сверхволк и сверхчеловек.

Я протянул руку и схватил дедовскую винтовку. Наставил ствол на дверь. Щелкнул предохранителем.

— Ну, давай, — прошептал я упрямо. — Входи, гад.

Толчок — и дверь приоткрылась.

За окном что-то оглушительно зашумело, луна как будто вспыхнула в последний раз и куда-то пропала. «Стой!» — выкрикнул кто-то над моим ухом, и от неожиданности я нажал на спусковой крючок.

Бах! Выстрелом меня отбросило к стенке, а может, это вагончик завертелся вокруг меня, как кабинка на колесе в парке аттракционов. Я не удержался на этой карусели и вывалился в глухую темноту.

* * *

Темнота была вокруг и когда я очнулся. Но эта темнота была другой. Она была безопасной. В ней было тепло и пахло сушеными травами. Оставалось признать, что я был дома.

Небо за окном начинало розоветь. Дверь на балкон была плотно прикрыта.

Я привычно протянул руку и дернул за шнурок: старомодная лампа у изголовья включилась, и добрые пять квадратных метров моего чердака предстали перед моими глазами.

Я сел в кровати. Плечо слегка саднило. На нем я обнаружил пару пластырей. Только я напрочь не помнил, кто и когда налепил.

Деревянные ступени лестницы заскрипели под тяжелыми шагами. Дверь отворилась.

— Значит, наш герой не спит? — спросил Герман, конечно, это был он.

— Почему герой? — спросил я.

— По многим причинам. Из последних: ты героически защищал больного волчонка от злого деда-лесника. Чуть не впаял последнему заряд крупной дроби в брюхо. А заодно обозвал «гадом». Хотелось бы только знать, за что?

— Де-ед, — протянул я. — Так это был ты? Я думал… я вспомнил…

— Я примерно знаю, о чем ты думал, — сказал дед мягче, чем мог бы. — И о чем ты вспомнил, тоже догадываюсь. А главное, ты все равно промазал.

Я наморщил лоб.

— Прости, — сказал я. — Я был уверен, что это… другие.

— Я знаю. Я знаю даже больше, Сережка. И это вторая причина, по которой вместо хорошего ремня я накрыл твою задницу всего лишь легким одеялком. Шерстяной плед я отнес твоему другу Вику.

— Как он? Ему было совсем плохо…

— Ему и сейчас не здорово. Если я что-то понимаю в делах волков-оборотней… а я в них все понимаю… он должен был умереть еще ночью. Что-то его задержало. Я знаю, что. И это третья причина, по которой я назвал тебя героем, Сережа.

Я сел на постели и пошевелил босыми пальцами ног. Пожалуй, сейчас я был рад, что они у меня без когтей. С волчьей мордой было бы несколько неудобно слушать, что ты герой, и слегка краснеть.

— А вот твой пушистый друг не сможет больше превращаться, — вдруг сказал Герман. — Хотя все лучше, чем смерть… да. Так что у тебя теперь есть домашний питомец. Немного больше сибирской лайки, и обещает расти еще. Но тут уж выбирать не приходится… не возвращать же его к этому долговязому ублюдку Гройлю?

— Можно мне к нему? — спросил я, не дослушав.

— Да. Ты уж извини, я не поволок эту зверюшку сюда. Скажи спасибо, что донес одного человеческого щенка… весом в полста килограммов… вниз, пожалуйста, добирайся сам.

Я встал и надел кроссовки. Натянул новую футболку, что висела на спинке стула.

— Это уже четвертая, — сказал дед не по-сибирски занудным голосом. — Четвертая футболка. За последнюю я выставлю счет старине Карлу. Правда, это именно он подсказал мне, где вас искать… я бы не сообразил, что у кого-то будет желание влезть в ржавый вагончик.