Каникулы в коме

– И даже если бы я тебя знал, все равно любил бы.

– Тсс! Молчи!

Она нежно прикладывает указательный палец к губам Марка, чтобы ничто не помешало земной встрече двух существ. И Марк понимает, что его обманули. Его всегда убеждали, что ощутимо лишь горе. А счастье можно осознать, только когда его у тебя отняли. И вот он чувствует себя счастливым сейчас, а не через десять лет. Он видит счастье, трогает его, целует, ласкает ему волосы, он его пожирает. Его провели. Счастье есть, он его встретил. Марк делает знак официанту и спрашивает девушку:

– Мадемуазель, позвольте угостить вас лимонадом?

– С удовольствием.

– Два лимонада, пожалуйста. Официант исчезает. Девушка кажется удивленной.

– Знаешь, можешь звать меня на «ты», могу помнить, что мое имя – Анна. Итак, Марк действительно знает ее. «Дежа-вю» не обмануло. И чувства тоже. Анна чем-то отличается от всех остальных женщин на вечеринке. Она другая, она над всеми. С чего он это взял? Так, мелочи, несколько неуловимых деталей: чуть больше невинности и чистоты, всего лишь намек на макияж, румянец на скулах. Ее хрупкое изящество и трогательные ключицы – это словно ответ на мольбу Марка. Он жаждет защищать ее, а она взяла его под крыло двадцать минут назад.

– Я тут одну теорему придумал. Хочу проверить ее на тебе. Согласна?

– И в чем твоя задачка?

– Ну, ты говоришь мне все, что угодно, а я тебя три раза подряд спрашиваю «зачем?».

– Хорошо. Я голодна. Хочу круассан.

– Зачем?

– Чтобы обмакнуть его в чашку чая.

– Зачем?

– Затем.

– Зачем «затем»?

– Низачем. Совсем не смешная эта твоя игра. Марк проиграл. Анна не станет говорить о смерти. Она слишком прекрасна, чтобы умирать. Такие девушки предназначены для жизни, жизни и любви. Впрочем, что значит «такие девушки»? Он никогда раньше не встречал подобных ей. Марк слишком любит обобщать. Он пытается объяснить с позиций здравого смысла то, что с ним происходит, но уже слишком поздно: он погрузился в иррациональное, безрассудное, антикартезианское, короче говоря, уже час он влюблен по уши, связан по рукам и ногам, тело уже «пало и онемело» (так он сочинил в своем стихотворении). Он едва не утонул; но чудом ухватился за спасительный буй; он решил, что спасен; и вот теперь снова тонет. Он почти плачет от радости в ее материнских объятиях. Да, вот уж пруха так пруха: в Париже живет слезоточивая девица, и она напоролась именно на него.

4.00

– Джеймс Элрой, есть ли что-то, что ты не любишь больше всего на свете?

– Угу.

– Что – «угу»?

– Смерть.

Беседа с Жераром Беньесом. В октябрьском номере журнала «Он» за 1990 год

Он любуется Анной, пьющей «Love Bomb», и слезы наворачиваются у него на глаза: он воображает, как дивный алкоголь струится по ее очаровательному пищеводу, вдоль прелестного пищеварительного тракта и в восхитительный желудок. В мире не существует ничего более хрупкого и трогательного, чем эта тепленькая женщина с нетвердой походкой, шалыми глазами и хрипловатым голосом…

– А тебе идет быть под мухой, – говорит Марк.

– Ладно-ладно, можешь издеваться.

Лампа освещает Анну. Она кокетливо снимает свои длинные перчатки. Грациозно открывает серебряный портсигар. Постукивает сигаретой по крышке. Прикуривает, табак потрескивает. Кольца ментолового дыма окутывают ее лицо.

– Зачем ты куришь, несчастная атеросклеротичка?

– А зачем ты грызешь ногти, жалкий онихофаг? Ладно, беру свои слова назад. Но я запрещаю тебе умирать раньше меня.

– А я отказываюсь стариться старушкой. Несколько готтентотских Венер беснуются на эстраде: одна трясет тремя сиськами, причем только средняя не подверглась пирсингу. На стену проецируются слова со сублиминальными созвучиями: КИБЕРПОРН

ЭПИФАНИЯ LUCID DREAMING

NAPALM DEATH РОЗОВАЯ ПЫЛЬ

DATURA MOONFLOWER

NEGATIVLAND MONA LISA OVERGROUND HIGHWAY

ВАВИЛОН ГОГ И МАГОГ

ВАЛГАЛЛА БАХРОМА

Марк не все видит – у него запотели очки. У окружающих распутно-ханжеский вид. Этакий целомудренный бордель или порномонастырь. Как только в мир пришел СПИД, все стало суперсексуальным, вот только трахаться почти перестали. Поколение – next – евнухи-эксгибиционисты и монашки-нимфоманки. В помещении влажно и жарко, как в скороварке. Лед в стаканах тает на глазах. Даже стены потеют в этой парилке. Жан-Жорж направляется к Марку и Анне: они лежат на полу, друг на друге, и не переставая целуются, опьянев от счастья. На распухшем лице застыло надменное выражение – слишком много теплого шампанского и обманутые надежды. Фрак Жан-Жоржа промок, грязные фалды волочатся по полу. Этого придурка нельзя не любить.

– Ух ты, какие они милашки, эти двое! Ну почему я-то никак не найду родственную душу?

– Может, потому, что в последнее время возникли временные трудности с бородатыми садомазохистками? – высказывает предположение Марк.