– Айрин, а когда ты выйдешь-то? – на сей раз голос принадлежал судье, Осберту.
Могла промолчать, но, подумав, решила всё-таки ответить.
– После того, как уйдёте вы.
Мой голос прозвучал строго, только братья, увы, не впечатлились.
– Кхе-кхе, – сказал кто-то из них.
Следующая реплика опять Осберту принадлежала:
– Айрин, так нечестно. Выходи.
Я понимала, что меня не видят, но всё равно сложила руки на груди и грозно заломила бровь. Почти сразу услышала ещё один призыв:
– Ну, Айри-и-ин…
Этот голос тоже опознала – Вирджина с его любовью поканючить, пародировал сотрудник торговой компании, Селв.
Спустя секунду, к попытке выманить из укрытия присоединился ещё один персонаж…
– Айрин, ну ладно они, но я-то в чём виноват? – нахально заявил ищейка. – Я розы не трогал. – И после короткой паузы: – Я вообще безопасный!
Интонация, прозвучавшая в голосе Ида, определению не поддавалась, но, как по мне, в ней точно было что-то чуточку зловещее. Впрочем, зацепило меня не это. Внимание привлёк другой момент.
Вся четвёрка стояла сейчас под дверью, и я вообразила, как это со стороны смотрится… Несколько взрослых, родовитых, занимающих высокие должности мужчин, толпятся возле уборной, пытаясь выманить одну-единственную девушку…
Представила и мысленно застонала, потому что картинка получалась ужасно нелепая. Хотя, если вдуматься, после того, как четвёрка блондинов вломилась в наше купе, вообще всё кувырком пошло.
Отдельная прелесть – дверь я не запирала, но проникнуть в уборную мужчины не пытались. То есть какая-то частичка тактичности в поросятах всё-таки осталась.
– Ну, Айрин! – проканючил на сей раз Осберт, и я со вздохом встала.
Поняла – отсидеться не получится. Вопрос нужно решать иначе. Проще и жестче. В лоб!
Как итог, я распахнула дверь – к счастью для блондинов она открывалась вовнутрь, – и застыла, давая компании возможность осознать, что девушка-таки вышла. Ну а когда в глазах разной степени серости-синевы появилась осознанность, повторила уже звучавшее:
– Давайте всё-таки договоримся?
Оболтусы благородных кровей вздохнули и сложили руки на груди. Получилось настолько дружно, настолько синхронно, что я невольно улыбнулась, но… нет, решимости не утратила.
– Мне очень приятно ваше внимание, и я ужасно рада, что вам весело, но я предлагаю остановиться.
– В каком смысле «остановиться»? – спросил Идгард вкрадчиво.
– Во всех, – выдохнула я.
Братья снова замерли, а я расправила плечи и пояснила:
– Вы просто оставите меня в покое. Отстанете раз и навсегда.
Теперь блондины переглянулись, и выражения их лиц положительного ответа не предвещали. Только мне было чуточку безразлично…
– Игра затянулась, вам не кажется?
Четвёрка одарила скептическими взглядами, только я осталась непреклонна. Гордо задрав подбородок, шагнула навстречу столпившейся у проёма компании, заставляя отпрысков благородного семейства расступиться и пропустить.
Ну а миновав этот небольшой затор, указала на дверь и напомнила строго:
– Выход там.
– Нет. Ну это совсем нечестно, – заявил Осберт.
Я не ответила. Молча направилась к мольберту.
В моих жестах не было даже тени кокетства, и я не сомневалась, что четвёрка послушается. Правда, они поступили немного иначе… Хитрей!
Во-первых, заметно надулись, во-вторых, действительно отстали от меня, но… пристали к Вирджу.
– О, нас ждёт что-то новенькое? – взглянув на глиняную заготовку, спросил Селв.
– Какая красота! – льстиво добавил Тунор.
Будущий великий скульптор отнёсся к вниманию меланхолично. И хотя пояснений братья не ждали, сказал:
– Это тематическая скульптура, посвящённая празднику Нового солнца. Я думаю, что будет всё-таки литьё. Наверное, бронза! Хотя…
Пауза, взятая Вирджем, затянулась, подсказывая – всё, мастер не здесь, он поймал волну и вот-вот с головой уйдёт в работу. Четвёрка высокопоставленных поросят о подобных состояниях явно знала и отнеслась с пониманием, а я…
Я вздохнула ещё раз и, подхватив палитру, перевела взгляд на установленную на столике «натуру». Потом моргнула, пытаясь понять, что это вообще такое, ну а когда до сознания дошло…
– Кто? – выдохнула, медленно разворачиваясь к четвёрке. Говорила очень тихо, но мужчины услышали и тоже повернулись.
Выглядели при этом настолько невинно, что я на какую-то секунду растерялась, однако потом всё-таки сосредоточилась и озвучила:
– Кто съел мой натюрморт?
– Что, прости? – отозвался Осберт.
– Фрукты! – не выдержав, взвизгнула я.
Пауза. Недолгая, но выразительная. Потом глаза Тунора и Селвина недоумённо округлились, а в затопившей студию тишине прозвучало жалобное:
– А нельзя было, да? – Тунор.
Селв в этот раз оказался более многословен:
– Это не для еды? А мы не знали. Мы не поняли. Смотрим – стоит блюдо, совершенно бесхозное, вот мы и…
Что «и» не сказал, но я и так видела. Общипали виноград, оставив одну гроздь из трёх, а вместо двух груш и одного яблока положили рядом с блюдом огрызки.
Такого надругательства моё сердце выдержать не могло, особенно после выходки с крепостью.
– Вы! – буквально подпрыгнув от возмущения, опять взвизгнула я.