Каникулы в Санкт-Петербурге

Она, конечно, очень быстро выяснила, в чем дело: днем Андрей-первый и Полина бродили по городу, купались в фонтане, кидали в него монетки, чтобы Полина еще раз обязательно вернулась, и тут у них вышел инцидент. У Полины к груди прилип намокший топ, и Андрей-первый так на Полину засмотрелся, что она это заметила и тоже засмотрелась, как на нее засматривается Андрей-первый. Так они и стояли по колено в воде и портили всем вид на фотографиях, пока Андрей-первый наконец не отфиксировал, что Полина пялится на то, как он пялится на нее. И тогда он стал еще больше пялиться и немного пятиться, ударился ногой о гранитный парапет фонтана, споткнулся и стал падать на Полину, как раз лицом в намокший топ.

И теперь вот оба страшно смущались. Сидели они на крыше клуба, где на оборудованной летней сцене-веранде вот-вот должен был начаться концерт, на который их пригласила Миша. Концерт все не начинался, Андрей-первый и Полина все смущались. Насколько им интересны мировые рок-хиты в классической обработке, оставалось загадкой. Справа от сцены худой парень с дредами осторожно нес на сцену огромный контрабас; он боялся споткнуться в полутьме о груды проводов под ногами.

Миша решила взять дело в свои руки. Она начала свой монолог с поэта Таганова, за несколько минут плавно перешла к другим поэтам, а затем – на обсуждение того, что в одном классе с Андреем учился не только его лучший друг Андрей-второй, но и сын еще другого известного поэта – Вяземского. И – о боже, как тесен мир – Вяземский конечно же знал Таганова лично. Ей даже удалось втянуть в разговор и Андрея, и Полину, и все это уже стало напоминать обычную такую, нормальную, дружескую беседу.

– Ну, это, познакомить с ним вряд ли получится, – мямлил Андрей. – Он, это, не общительный. И не любит про родителей-поэтов и все такое. Вот.

Пришлось аккуратно сворачивать тему поэтов и их детей, но тут более-менее оживилась и включилась в разговор Полина. Оказывается, у Андрея-первого была собака. Так как же он относится к такому явлению, как догхантеры?

Параллельно Миша внимательно наблюдала за Андреем. То, что она видела, в корне разнилось с образом обеспеченного, уверенного в себе, интересного молодого человека без комплексов и с горой увлечений.

Хештег: «Мишкавидитврунишку». Полине она решила ничего пока не говорить, даже наоборот – надумала уйти в перерыве, чтобы Андрей-первый смог побыть наедине с Полиной. Как раз стемнеет. Как раз хиты, которым можно подпевать, скрипки и потрясающий вид на канал Грибоедова. А она пойдет домой, лишь бы мама уже легла, и как следует изучит в интернете этого удивительного любителя бродить по Эрмитажу и рыбачить на яхте. Теперь есть официальный повод добавить его в друзья, а то страница у Андрея-яхтсмена была предусмотрительно закрыта.

На веранде выдавали пледы. Миша предусмотрительно взяла только один и почти демонстративно положила его на свое освободившееся место – может быть, у Андрея-первого хватит мозгов укрыть им Полину. Может быть, Полина забеспокоится, а как же он сам в одной футболке и то до сих пор после фонтана не просохшей. И может быть, Андрей предложит Полине укрыться пледом вместе.

Миша с сомнением глянула на долговязую фигуру, ссутулившуюся на неудобном раскладном стульчике. Нет, вряд ли. Но надежда умирает последней.

Дослушав Sweet dreams до конца, Миша ускользнула, не дожидаясь перерыва.

Осенью, вернувшись из лагеря, я первый раз уехала домой от Таганова.

Он возвращал меня всеми доступными ему способами. Кричал под окнами, обрывал на клумбах цветы, попадал в отделения милиции, предлагал мне отрубить ему руку, чтобы она не тянулась к другим женщинам, предлагал отрубить ее себе сам.

– Я без тебя умру! – кричал Таганов и страшно удивлялся, когда я отвечала: «А я без тебя нет».

Он приходил в отчаяние и обиженно возмущался: «Как же так, как же так? Ты, значит, будешь жить, а я пускай подохну? Это что, по-твоему, справедливо? Послушай, ну я же изменюсь!»

Он клялся, что изменится. Я качала головой: «Нет, не изменишься. Не получится, я же вижу».

Но Слава твердо вбил себе в голову, что все еще будет хорошо. Руководствуясь какой-то дикой логикой, он судорожно менял работу за работой, попадал в нелепые ситуации, его били, и он бил тоже.

…Пересмотрев свои взгляды относительно мещанства, пошел работать «лакеем» в ресторан. Как всегда с ним и бывало, его приняли – и по протекции друзей друзей, и по природному его обаянию.

Представлял, как мы пойдем туда ужинать, когда я образумлюсь, и снова все станет хорошо. Это он уже потом мне рассказывал, когда я во второй раз не смогла от него уйти.