Каникулы влюбленного режима

Допустив слишком большую вольность, снова скатываюсь в это наше обращение на «вы» и по имени-отчеству. Маша, которая ожидала чего угодно, но не этого, застывает с растерянным видом. Надавив ладонями на ее плечи, почти силой завожу напарницу в «сотку» и торможу, одной рукой все еще сжимая плечо Маши, а другой закрывая входную дверь. И тут в слабом вечернем освещении коридора вижу Алину, смотрящую на нас из женской вожатской, дверь в которую открыта настежь. Увидев мою руку поверх Машиной толстовки, Алина многозначительно задирает подбородок и тянет на себя дверь, слишком громко хлопнув ей в ночной тиши. Правда, уже через секунду мимо нас проплывает в своей безразмерной «спальной» футболке Виталя, у которого в руках полотенце и мыльные принадлежности.

- Меня тут нет, я ничего не видел, – шепотом говорит он, продвигаясь мимо нас на цыпочках.

- Да мы ничего и не делаем, – отвечает ему Маша, при этом ее рука зачем-то касается моей и сжимает сверху. Видимо, она хотела сбросить мою лапу с себя, но замешкалась.

- Конечно-конечно, – шепчет Виталик, улыбаясь.

Мы с Машей моментально отлыниваем друг от друга и расходимся по своим комнатам, не говоря больше ни слова.

***

Следующий день несется в каком-то невозможном режиме. Утром Маша вместе с детьми отправляется на дежурство в столовую, а за нашим быстрым перекусом рассказывает, как организовать все в обед. Какао сегодня, кстати, горячий, как и положено, и я выпиваю стакан просто залпом. Далее – репетиция линейки, посвященной церемонии открытия.

Потом на общем сборе Рая рассказывает детям, какие секции и кружки будут работать в течение смены, их будут вести методисты и вожатые, а также некоторые занятия организуют преподаватели из педагогического вуза, они будут специально приезжать в лагерь в первой половине дня. Дети расходятся по выбранным занятиям, а я, выхватив нескольких парней из отряда со спортивной секции, отправляюсь сдаваться методистам. Как дежурный отряд мы сегодня всё и всем должны, и нас нагружают разной работой до того момента, как уже надо спешить накрывать на обед.

В итоге, когда мы все вместе оказываемся уже по традиции в женской вожатской, я просто валюсь от усталости в Машину кровать и заявляю, что не сдвинусь ни на сантиметр.

- Вообще-то я тоже хочу полежать! Я тоже устала! – впервые при мне она так сильно возмущается.

- Ну так в чем проблема, ложись рядом.

Виталик, который довольно скромно с учетом его габаритов сидит на кровати Алины, явно сейчас решает, что зря так стесняется, но взгляд Алины в его сторону означает «даже не думай». Хорошо еще, что в этой вожатской все кровати стоят по одной, место позволяет не ставить двухъярусные, иначе «совместный» дневной сон был бы проблематичнее.

Чувствую, как в Маше буквально все кипит от негодования, но в итоге она сбрасывает босоножки, стягивает резинку с волос, рассыпая их по плечам, и укладывается прямо рядом со мной, плечом подталкивая меня к стене.

- Мог бы и подвинуться немного, – ворчит Машка.

- Ну хорошо, – пытаюсь освободить для нее побольше места.

Тихонова ложится на бок, прижимаясь ко мне. Кровать слишком узкая, чтобы мы могли улечься как-то иначе. Не знаю, может, кому-то и неудобно, но лично мне…

- А вы не думали над тем, чтобы тихий час проводить в своих кроватях? – спрашивает Люба, напарница Феди. Судя по всему, Федор тоже приватизировал ее спальное место.

- Да как-то не до этого было. Что нам терять уже, и так вся «сотка» обсуждает Германа Юрича и Марию Николаевну, а нам тогда чего стесняться?

На этой Фединой реплике мы с Тихоновой вылетаем в аут.

- О чем вся «сотка» говорит? – сразу напрягается Маша.

- О вас, конечно. Девочки из вашего отряда шушукались и рассказали нашим, а те передали дальше. В итоге сегодня весь корпус уже шипперит вас, – продолжает Федя так спокойно, словно рассказывает расписание на день.

Проходит около минуты, пока Маша переваривает сказанное, а затем подрывается, оказывается почему-то в упоре на коленях и принимается лупить меня своими маленькими ладошками.

- Зараза, Шацкий, это все из-за тебя! Вот зачем ты вчера притащился к нам в комнату во время тихого часа? Чего тебе в своей кровати не лежалось?

Даю ей секунд тридцать на буйство, а затем ловлю за запястья и резко дергаю на себя. Маша визжит, опускаясь четко на меня сверху, но я держу ее крепко.

- Остыньте, Марья Николаевна. Вот сегодня все парни здесь, а я один виноват?

- Пусти меня, ты что делаешь? А если сейчас дети сюда зайдут? А если методисты?

- Ну ладно дети, а методисты-то что сделают? Поржут и напомнят о контрацепции.

Густо покраснев, Маша начинает брыкаться и пытается высвободить свои руки из моего захвата.

- Ты совсем сдурел! Отпусти меня быстро! Слышишь, Шацкий, отпусти меня!

Мысленно сосчитав до десяти, отпускаю ее руки и тут же получаю неприятный пинок от Маши.

- Ауч! За что?

- За эту… ну… за контрацепцию, короче!

Не выдержав, Федя и Дима начинают ржать на всю «сотку», а Маша, покраснев еще сильнее, поднимается с кровати, обувается и чуть ли не бежит к выходу.