Каникулы вне закона

Шлайн наклонился, обтер свои сапоги, завернув на них край прикроватного коврика, и встал. Подтянул пояс на кожаном реглане. Картуз одевать не понадобилось. Он его и не снимал. Только перчатки, чтобы сподручнее открывать и закрывать шпионский атташе-кейс.

— Как тебя с ним досмотр в аэропорту пропустил? — спросил я.

— У меня дипломатический паспорт, — изрек Ефим. — Иду мимо проверок. Я считаюсь сотрудником министерства иностранных дел. Формально приехал для знакомства с домом, в котором будут выделяться квартиры для сотрудников переехавшего из Алматы в Астану посольства.

— Так что же этот сотрудник заявит по поводу появления другого человека с таким же именем, но без дипломатического прикрытия?

— А что бы ты хотел, Бэзил?

— Мало ли что… Да какой толк изобретать? Ты уже отдал Ибраеву мое азиатское прошлое. Вот зачем ты ему его отдал, затем я и появился в Алматы. Я правильно понимаю прикрытие главной задачи?

— Ты правильно понимаешь, Шемякин. Ибраев, я думаю, наживку проглотит. Это подтверждается напряженной программой посещения ресторанов и увеселительных заведений, которой тебя обременили… Я отправил тебя поинтересоваться транспортом наркотиков на узбекско-казахской границе. В автоперевозках на маршруте Ташкент-Чимкент. Скажем, так… На таджикско-узбекской границе произошел прорыв транспортной банды с наркотиками. Это факт, действительно имевший место. Ты собираешься-де перехватить знакомую тебе фигуру из твоих бывших краев. Нуждаешься здесь в помощи, вот я и вывел на тебя Ибраева. Почему же столь необычным способом, то есть подложным паспортом на свое имя? А потому, что мы оба, ты и я, подозреваем предательство. Крота. У себя. И, возможно, у него здесь… Мне известно, что Ибраев ведет какое-то серьезное дело по наркотикам, идущим из Юго-Восточной Азии… Пару месяцев назад он делал в Москву запрос о материалах, имеющихся у нас по Бангкоку. Я и решил сыграть на этом интересе. Просто, как пирог с капустой…

— И так же рыхло, — сказал я. — Да и кто оплатит начинку из Шемякина для этой твоей выпечки?

— Ах, Бэзил, Бэзилек, — сокрушился Ефим искренне. — Все деньги да деньги, одни деньжата на уме… Твои расходы, если трюк пройдет, станут расходами Ибраева, я тебе на этот раз только «эн-зэ» оставляю… Ну, все! Я и так наболтал больше нужного… Прощай теперь! Удачи! Я выскочу на тебя опять очень скоро. Не печалься, Россия-мамочка о тебе помнит… Будь!

Он выключил VL-34, защелкнул атташе-кейс. Натянул перчатки. Сеанс закончен.

У двери Шлайн спросил шепотом:

— Никаких других контактов здесь, а?

И подмигнул.

Значило ли это, что Ибраев пронюхал про Матье и наябедничал Шлайну?

Я мягко выпихнул Ефима в коридор. Если возможно, не ври. Таково правило.

2

Коридорная, не задавая вопросов, за двести тенге споро перестелила вожделенное ложе, пока я отмокал от тюремной засаленности и согревался в горячей ванной. Распаренные синяки на ребрах приняли фиолетовый оттенок. Я с кряхтеньем обтерся, за неимением зубной пасты и щетки прополоскал рот остатками поддельного коньяка. Укладываясь нагишом, я с отвращением подумал, что утром придется влезать в одежку, полученную из милости в ибраевском особняке.

Уснул я сразу.

Приснился мне майор Випол в уютном кабинете, заставленном стеллажами со скоросшивателями и коробками с компьютерными дискетами, старыми, трехдюймовыми и гибкими, времен начала 80-х. Бывший босс что-то бубнил, но вроде бы за толстым стеклом и глухо, затем слова донеслись обрывками, пока не сложились во внятную речь о практичной природе. Она-де полна смысла и лишена ощущений. В ней царят совокупления, а придуманная людьми любовь не известна, и слава Будде, что так. Жажду размножения по причине деградации своего биологического вида человек превратил в неестественную форму романтических извращений. А затем без видимой нужды принялся истреблять себе подобных, в то время как в природе ни один хищник не сожрет собрата. Христиане, например, даже изобрели душу, вопреки, насколько майор Випол знаком с христианством, воле собственного Бога.

В доказательство справедливости изложенных выкладок майор водил концом шариковой ручки по язычкам колокольчиков, свисавших по краям полок с файлами. Такие развешивают в пагодах — чтобы отпугивать бродячих духов. Колокольчики звенели, громче и громче…

Не знаю, сколько времени надрывался телефон, стоявший возле кровати на тумбочке, когда я проснулся. Невольно охнул от боли в распаренных боках, потянувшись за трубкой, в которой сначала услышал всхлипы, а потом голос Ляззат:

— Это ты, Фима?

— Ну, да… Что стряслось?

Часы показывали два ночи. По московским меркам шел шестой час утра.

— Я приеду к тебе, можно?

— У вас, что же, перегружен персонал, некому заступить на пересменок возле меня?

— При чем здесь персонал?

— Двое ужинали со мной здесь, но за отдельным столиком, брезговали… Как раз я пишу Ибраеву жалобу на неприкрытое проявление сегрегации. Ты меня с мысли сбила…

— Заканчивай бумагу, я передам по назначению. Спасибо за повод приехать. Через двадцать минут…

Она разъединилась.