Каникулы вне закона

По дороге в ванную я прощупал лисий мех. В кожаном кармане, врезанном за шелковой подкладкой, подумать только — с маркой «Нина Риччи», и подвешенном на кнопках у правой подмышки, гнездился ПСМ или в расшифровке «пистолет самозарядный малогабаритный». Ловчее, значит, для Ляззат выхватывать левой? Игрушка калибра 5,45 на восемь патронов, с начальной скоростью пули, если я точно помнил, 280 метров в секунду и весом четыреста шестьдесят граммов. Задумывался как табельное оружие, если я опять же точно помнил, для офицеров НКВД, из тех, кто не расстреливал. Из ПСМ пришлось бы напрягаться. Производительней прибить пресс-папье или зарезать канцелярскими ножницами…

Пушечка не была даже на предохранительном взводе. Доставай и за работу? С этим она шла?

По этой причине я залез и в замшевую сумочку, хотя поначалу не собирался. Она пользовалась духами «Ля нюи» фирмы «Пако Рабанн». Откуда такие роскоши у низкооплачиваемых сотрудников криминальной полиции? Да ещё шубка… Удостоверения или другого служебного документа не обнаружил. Самозванка?

— Ладно, охладись, — приказал я себе. — Еще не рассвело. Отдыхай.

Отдохнуть я решил на балконе. В номере застоялась духота. Дочь Усмана, заснув, разметалась, одеяло с застиранным пододеяльником съехало. Моей пижамы, под которой на ней ничего не было, хватило бы на таких двоих. Так что опять было на что посмотреть.

Я накрыл девушку и вышел на морозный воздух, оставив балконную дверь приоткрытой. Неизвестно по какой причине внизу, на бульваре, в ветвях корявых ясеней зажгли лампочки расцвечивания. Зеленые, сиреневые, фиолетовые, багровые проблесковые гирлянды раскачивались и, мне показалось, пискляво наигрывали какие-то мелодии. Ветерок растрепывал беловатые хвосты выхлопов, тянувшиеся от двух «Жигулей» под деревьями у кромки тротуара. Кто-то грелся холодной ночью, включив двигатели.

Пришлось притормозить полупьяную паранойю: ну, зачем меня пасти двум машинам? Не по Сеньке шапка…

Но все-таки я принялся за «домашнюю работу», которую лучше было бы сделать немедленно. И начал с чужой. Тех, кто, возможно, и согревался запущенными двигателями все-таки из-за меня.

Всякий охотник за другими охотниками, прежде всего, выясняет особенности дичи, а именно: как объект реагирует на такие-то и такие-то обстоятельства, подстроенные или возникшие, и психологически, и технически. Другими словами: что у него за повадка и насколько кишка тонка? Наивно верить, что Бог создает людей равными или, тем более, одинаковыми. Всякая тварь Божья уникальна, а шпионы, назовем уж их так, уникальнейшие. В их популяции подвидов, видов и отрядов нет. Они индивидуальны и экзотичны. Внутренне. Внешне они затерты и типичны. Их подлинные отпечатки пальцев — с другой стороны кожных покровов.

Но два момента внешне присущи действиям всех.

Во-первых, все без исключения проделывают начальную часть работы из подполья, тайно, скрытно. Скажем, это — подготовка кражи или убийства человека, либо уничтожения или взлома информации. Если перехват злоумышленника предпринять на этой стадии, обвинение предъявить невозможно. Преступление не совершено. Не совершенным оно может оставаться, если информация украдена, но её утечка организована толково и неординарно. О ней не знают, хотя она происходит. Только когда об этом становится известно, только когда крадут или убирают человека, погоня срывается незамедлительно. До этого же — ждут, подстерегают, наблюдают. Это во-вторых.

Происходящее вокруг меня с этими двумя моментами не увязывалось. Я не то, чтобы что-то или кого-то выкрал, я вообще ничего не предпринимал. Приехал, поселился, ел и пил. Ну, только-только встретился с наводчиками. Не больше. А мне прицепили на хвост «сладкую парочку», через несколько часов убили танцовщицу и Усмана. Если первую меру ещё можно рассматривать как превентивную, найти ей объяснение, то вторая — явно абсурдная… Зачем?

Линия не выстраивалась совершенно… Ну, допустим, Шлайн делает меня тезкой, чтобы обозначить местным. Местные, не скрываясь особо, цепляют мне хвост, который я обрываю… И — конец здравому смыслу. Убивают Усмана, хотя прибыльнее понаблюдать за нами или, во всяком случае, если уж не терпится, попытаться перевербовать или, на крайний случай, прижать его и допросить, или вывести из игры без физического устранения. То же и с танцовщицей. Мочат, именно мочат грубыми, вызывающими недоумение способами. И, если Усман и танцовщица — люди Шлайна, что же, не боятся ответных мер из России?

Не боятся.

Я сплюнул с балкона.

Мне кажется, вывод напрашивался. Мой противник или, лучше сказать, Ефима Шлайна, настоящего Шлайна, вынужден выполнять две задачи одновременно. Забота обо мне — вторая, последняя, и на неё накладывается какая-то первая, которую доделывают, не успев уложиться в срок до моего появления… И в этой первой работе Усман и танцовщица из «Стейк-хауза» играли свою, ещё не связанную с моим появлением роль. Не дураки же казахи? Да и Шлайн…

— Ты ночевать собираешься? — спросила из номера Ляззат. — Дует…

Она уже снова спала, когда я, сняв пиджак, прилег рядом.