Каннибалы

Последнее слово он голосом заключил в насмешливые кавычки. Но факт есть факт. Знакомство их началось еще в Питере. Андрюха писал криминальную сводку, а Петр – служивший в наружке – подбрасывал ему информацию. Почти друзья.

Андрюха нимало не смутился:

– Именно как друга и прошу помочь. Мы тут собрались в Конго…

– Кто это мы?

– Ну я, парень еще один и фотограф. Историю делать.

– Какую еще историю?

– Да фигня. Рассвет в палатке, сафари и прочая хрень. Советы, как не сломать маникюр, слезая со слона. Неплохие деньги. И интересно поглядеть.

– Ну? Что вам мешает?

– Контакты на месте нужны.

– А я что, турфирма?

– Ты ж туда катался несколько раз.

– Я катался по линии «Росалмаза». Шахты, охрана. Строго по делам.

– Нам водила нужен. Местный. Который шарит.

– В чем?

– В местности.

– В Конго?!

– В Конго. Я же сказал.

– Можно подумать, в Конго каннибалы с копьями бегают.

– А бегают?

Петр фыркнул:

– Это же не ЦАР. Страна почти вся открыта для туристов.

– А ЦАР что такое?

– Зачем тебе? Ты же в Конго собрался.

– Для общего развития.

– Центрально-Африканская Республика. Поганое место. Вот куда точно с маникюром не надо соваться. И без маникюра тоже. Только с «калашом». А Конго ничего. Слоны и туристы стадами.

– Ну так поможешь?

Подошла официантка с блокнотиком, карандаш наготове. От нее заранее било холодом, как от Снежной королевы.

– Заказать готовы?

– Черный кофе, – ответил Петр.

– Без молока и сахара?

Он кивнул. Официантка была явно разочарована: чаевые будут микроскопические. Повернула голову к Андрею. Глядя мимо него. Он нимало не смутился:

– А мне кофе черное жирное. Бочковое.

Петр пнул его ногой. Андрей пояснил:

– Латте.

Она отошла.

– Ты чего копытами машешь? – накинулся тот на Петра.

– Хорошо, организую водилу… Но только это, – он неопределенно показал на Андрея, на карман, в котором исчезла флэшка: – Прямо сегодня. Срочно.

Андрей кивнул. Зачерпнул ножом масло, стал намазывать на хлеб.

Глава 2

1

Шестнадцать пар ног одинаково развернуты носками наружу.

На другом краю зала – такая же линия: склоненные головы, округло поднятые руки, лирически потупленные глаза. Все одинаково. И все синхронно. Угол, поворот, ракурс. Тридцать два прыжка – вернее, шестьдесят четыре с учетом отражения в зеркале – сливаются так, что слышен только один, но пушечный. Это же кордебалет.

Нет, не слились. И Вера Марковна сразу заорала:

– Ну ты, жопа!

Но кто опоздал, кто добавил свой притоп вслед за общим залпом – не засекла.

Концертмейстер отдернула руки от клавиатуры, как будто пустили ток.

– Без музыки – с па де ша! – рявкнула репетитор.

Вернулись к началу. Сама Вера Марковна теперь встала обеими ногами на скамейке – чтобы быть повыше. Чтобы наблюдать сверху за переменами орнамента, симметричного и сложного, как в калейдоскопе, где все стеклышки должны повернуться разом.

«Хоть бы шмякнулась оттуда разок», – не глядя на нее подумала Люда. Голова так же изящно склоненная к плечу, как все. Глаза долу.

– Давай, жопа, давай! – Вера Марковна азартно покачивалась на узкой скамеечке с пятки на носок, тянула нос, как бигль за дичью. Теперь засекла – завопила:

– Ну ты, жооопа! Не сиди в плие. Раз – и пошла. Поняла?

«Жопа» откуда-то из середины правой линии кивнула.

– Поехали, с начала.

Все вернулись на исходную позицию. Изготовились. Вера Марковна махнула роялю. Концертмейстер обрушила пальцы на клавиши.

Все одинаковые, и все – «жопы». По имени Вера Марковна не называла никого. Зачем? «Жопа» – это ведь не ругательство. Балет вообще такой: оставь свое достоинство в гардеробе, всяк сюда входящий. Все работают с детства, стремясь к совершенству. По сравнению с совершенством, да, ты жопа. Так что обижаться нечему. Жопа – это просто обращение. А ругательство – «жопа жирная».

В дверь просунулась голова:

– Вера Марковна.

– Занята! Репетиция! – рявкнула та, не сводя глаз со множества одинаково вздымающихся и опадающих ног.

Вечером московский дебют Беловой. В зале «вся Москва». А значит, и на ее, Веры Марковны, работу будет смотреть вся Москва.

– Привезли чемоданы, которые потерялись на рейсе из Лондона, – громко объявила голова в зал: – В гримуборной кордебалета лежат.

И исчезла.

Музыка завершила каденцию. Смолкла. На сцене в этот момент из кулисы тихо выскользнула бы Белова – прямиком в шипящее море аплодисментов. Но у Беловой своя репетиция – в другом зале. Поэтому кордебалет подержал общую позу еще несколько мгновений. И рассыпал строй.

Минутная пауза. Кому – снять гетры. Кому – надеть кофту на когда-то травмированную и теперь заболевшую поясницу. Кому, наоборот, снять – и так жарко. Кому глотнуть воды. Кому сунуть морду в телефон. Кому сменить или натереть канифолью туфли.

Люда тихонько двинулась к двери. Не выпуская из виду Веру Марковну. Та не глядела – растирала свои опутанные синими венами ноги. Ей уже хорошо за восемьдесят. Не глядела, но тут же вскинулась:

– Куда? Чемоданы потом!

«Вот сука», – подумала Люда: в зеркало увидела. Прятаться теперь не имело смысла.

Показала репетитору захромавшую ногу:

– У меня стелька треснула. А другая пара в сумке. Я быстро.