Каннибалы

– И больше вы меня не увидите, а я вас.

«Не то слово. В театре сколько у нас подъездов?» Вскользнуть и выскользнуть она могла в любой, он не сможет подкарауливать ее каждый день возле всех сразу. А тому мужику она…

– …Да, кстати, откройте. Отделение перед собой, – показал мужик на панель перед ней. То, что все называют отделением для перчаток и где хранят что угодно, только не перчатки.

Людочка отжала дверцу.

– Вынимайте. Не стесняйтесь. Не кусается.

Она вынула. Ломбардные квитанции. Ее квитанции. На украденные вещи.

Незнакомец был все так же спокоен:

– Кстати, я вас не осуждаю. Кругом соблазны. Я сам слаб… Пока все понятно?

Она не сразу кивнула.

– Очень хорошо. Вероника так и сказала: у меня с вами проблем не будет – вы все схватите на лету.

От этих слов задница у Людочки даже сквозь пуховик примерзла к сиденью.

– Когда встретимся? – просипела она. Кашлянула. – Где?

– Вот! – обрадовался тот. – Теперь и сам вижу, что вы быстро соображаете. Да не пугайтесь, что вы! Просто маленькая дружеская услуга. Завтра. В театре.

– Завтра прогон «Сапфиров».

– А нам это не помешает. Вернее, вам. Мы встретимся на минус седьмом этаже.

Людочка покорно кивнула, чувствуя, как под желудком что-то меленько дрожит.

С дорогой повезло: доехали они без пробок.

Занятие шло как обычно. Мамаши не сводили с нее глаз, двигая тяжелыми конечностями, переворачиваясь на своих ковриках, как тюлени. Но теплого тока Людочка не чувствовала. Она даже сама не согрелась от упражнений – ее била мелкая дрожь.

Когда мамаши вышли, одна задержалась. Большая, мягкая. Глаза сочувственно смотрели на Людочку, она помнила этот взгляд и как это бывает: больной и слишком блестящий взгляд человека, которого будят по ночам каждые два часа вот уже несколько месяцев подряд. И все-таки – сочувствующий.

– Вы заболели? – спросила мамаша.

Людочке захотелось упасть лицом в ее мягкую большую грудь, уткнуться в пухлое плечо. Но она выдавила улыбку:

– Нет-нет, все хорошо. Просто немного устала.

10

Впервые увидев Елену Авилову – вспенивающую невидимую волну длинными ногами в узких кожаных штанах, ногами, казавшимися еще более длинными из-за высоченных каблуков-шпилек и еще более тонкими из-за пышного мехового полушубка (в мех она начинала кутаться с конца сентября); с черными волосами, падавшими на спину, с алыми пухлыми губами, которых не касался скальпель пластического хирурга, – то есть во всей ее красе, всякий бы подумал: стерва.

И ошибся бы.

Елена Авилова была добра спокойным благодушием женщины, которая считала венцом любой карьеры выгодное замужество и сама вышла замуж вовремя и удачно.

Она была не жадна, щедра и охотно делилась – потому что у нее, вернее у мужа было столько денег, что кончиться они не могли. Она даже не предполагала, где у них может быть дно. А муж денег на нее не жалел.

Она была независтлива – роли королев и владетельных герцогинь утоляли ее самолюбие: партии-то афишные! А убиваться на уроках ради роли с танцами было лень ей самой. Ну и еще она слишком любила туфли на высоких каблуках, чтобы расшлепывать и уродовать ступни балетом.

Она почти всегда была в ровном хорошем настроении – по той же самой причине.

Не любить ее могли только люди, которым с детства приходится рассчитывать только на себя, тяжело работать за каждый рубль, зависимые от капризов фортуны, начальства, природы. Короче говоря, не любили ее в труппе почти все. Но так как амбиций Авилова не выказывала, то и зла не делали. Поэтому ничто не мешало ей думать, что людям она нравится.

Это, пожалуй, была единственная ее слабость. Молчаливого одобрения зеркала и всегда шутливого и снисходительного одобрения мужа Елене Авиловой было недостаточно.

Как понравиться Беловой, Елена Авилова обдумывала тщательно и не спеша. Она любила дарить подарки. Было приятно ходить по магазинам, смотреть, думать – покупать; невозможно же бесконечно покупать все самой себе.

Перед прогоном «Сапфиров» (тем более что в постановке ее не заняли – пантомимных ролей там просто не было) она прошла весь Столешников переулок.

Но подарок для Беловой не нашелся ни в Louis Vuitton, ни в Chanel, а сползать классом ниже в Prada или Gucci не хотелось самой Елене. Себя не уважать.

Переулок почти кончился, когда отчаявшийся взгляд Елены Авиловой упал на магазин в очаровательном особнячке.

Беловой не нужен был шарфик. Ей не нужен был кашемировый палантин.

Сапоги и туфли каждая женщина все равно покупает себе сама, тем более в случае с Беловой, как Елена профессионально понимала, выручили только большие удобные кроссовки с полной амортизацией.

Но все же подошла к двери. Просто потому, что не могла пройти мимо этого магазина. В принципе.

Взялась за ручку, собираясь с духом. Дух никак не собирался. Ручка стыла в пальцах. Начали подозрительно посматривать через стекло охранник и продавцы. Елена на миг задержала дыхание. Подумала, что муж очень просил, а он все-таки очень хороший, и с ним ей все-таки повезло. Зажмурилась. Выдохнула. И решилась отдать Беловой самое дорогое.

Свою очередь на ту самую сумку. Популярного черного цвета.