Каннские хроники. 2006–2016

А. Плахов. В том-то и дело, что у него все прекрасно соотносится. Не знаю как. Это просто какой-то уникум. Я вижу, например, молодых людей, которые подходят к нему на фестивале в Локарно и говорят: «Господин Лоуч, скажите, как нам жить. Вы – наш учитель». А он после показа какого-то фильма приглашает всех зрителей с Пьяцца Гранде, ни много ни мало восемь тысяч человек, на прием в Гранд-отеле. И все приходят, сидят на ступеньках до утра, пьют пиво, а он им рассказывает, как и зачем жить. В общем, и новейший фильм Лоуча вызывает только уважение – и ничего более. Мало того, уже после фестиваля произошли события, которые заставили меня еще выше оценить эту работу. Мне казалось, что все-таки Лоуч был наиболее актуален во времена Маргарет Тэтчер, когда правый либерализм пошел в мощное наступление на шахтеров, вообще на рабочий класс. Потом пришли лейбористы, нравы смягчились. И вот на волне брексита к власти приходит новая «железная леди». Таким образом, выходит, что Лоуч вместе со своим кинематографом и зрителями совершил целый круг по британской истории – и вновь оказался на острие актуальности. Кстати, решение главного жюри совпало и с экуменическим призом, что чрезвычайно симптоматично. В то время как критики выбрали фильм Марен Аде «Тони Эрдманн» – тоже стопроцентно гуманистический, но стилистически более изощренный.

Лев очень точно определил сюжет фестиваля: действительно, в центре внимания оказались маргиналы, борьба с рутиной или с закостеневшей системой. Но одно дело, когда борются герои Кена Лоуча, почти не изменившиеся за полвека, другое – когда на авансцену выходят люди иных поколений и фильмы строятся на основе других режиссерских принципов – например, в «Джульетте». И тут мы видим, что Альмодовар, который намного моложе Лоуча, «прогрессивнее» в эстетическом смысле, к сожалению, рано постарел, утратил естество и органику.

Кадр из фильма «Тони Эрдманн» (реж. М. Аде; 2016)

Д. Дондурей. Он потерял эстетическую харизму, уже не привлекает нас какой-то энергосмысловой неожиданностью, национальной испанской экспансивностью. Как-то он обесточился…

Л. Карахан. А мне кажется, что Альмодовар как истый постмодернист просто вывел свой остраняющий прием на максимум, как и все, кто сегодня не уверен, что «игровой» ответ сработает, и словно окуклился в форсированной сериальной эстетике.

А. Плахов. В общем-то, он с самого начала опирался на сериальную культуру. Хотя и тема «Джульетты» смотрится не случайной на этом фестивале: исчезнувшая дочь, попытка матери возродить с ней отношения – попытка, которая стоит ей почти всей жизни. Это действительно ключевая тема фестиваля. И я бы сказал так: в борьбе с рутиной на уровне глобального социума победить нельзя, как сказал совершенно верно Лев. Победа может быть только символической или моральной – как в «Дэниеле Блейке». Но победа может оказаться более реальной в каком-то более узком пространстве, например семьи. Здесь все же возможно что-то сдвинуть, изменить. Об этом говорит фильм Марен Аде, об этом же, с другой стороны, фильмы Мунджу и даже Альмодовара.

Л. Карахан. Согласен, что-то изменить можно. Но как это делают герои фильма «Тони Эрдманн»? Их борьба на самом деле не укладывается ни в русло социального, ни в русло игрового противостояния рутине. Может, конечно, показаться, что все в фильме Марен Аде подчинено той стихии глобального розыгрыша, которую неутомимый Винфрид противопоставляет унынию корпоративной работы и отдыха. В свою игру он пытается втянуть и зацикленную на бизнесе дочь.

Е. Гусятинский в своей рецензии в газете Московского кинофестиваля «Манеж» пишет, что настоящее высвобождение героев фильма происходит только через «полное и радикальное выпадение из уже не работающих ролей “отца“ и “дочери”… выпадение через игру в нелюбовь, в идиотов, через притворство, клоунаду, маскарад и т. д.»^[24] В этой статье выходит так, что тренд дня – перещеголять в скептическом отношении к подлинности чувств самого Умберто Эко, который сказал: «Фраза “я тебя люблю” уже ничего не значит, если произносить ее напрямую». А по-моему, в фильме Марен Аде открывается совсем другая перспектива. Она меня и привлекает. Именно маскарадная, игровая стратегия приводит в «Тони Эрдманне» к полному фиаско. Кстати, Инес вовсе не выпадает из роли дочери, а, наоборот, впадает в нее как наследница отца по прямой. Достаточно вспомнить ту жесткую пародию на современные внутренне обесточенные сексуальные отношения, в которую Инес, подхватывая игровые инициативы отца, превращает интимное свидание со своим «румынским любовником». Но даже работая в тандеме, эпатируя, провоцируя и пародируя мир, теряющий интерес к живому человеку, отец и дочь приходят к неутешительному результату.