Каннские хроники. 2006–2016

Л. Карахан. Я и не пытаюсь подобрать синоним. Две скандальные по продолжительности и детализации сцены лесбийского секса в фильме «Жизнь Адель» (поставленные и сыгранные, спору нет, блестяще) довели именно реванш телесности до некоего наивысшего экстремального накала. В то же время и до того явного, на мой взгляд, предела, который означает лишь бесплодность чистой физики, как бесплодна по определению и сама однополая страсть.

Молодой критик Борис Нелепо, который вроде бы в тренде, даже назвал в «Сеансе» беспросветный реализм каннского конкурса утомительным^[14]. А мне вспоминается та парадоксальная, но очень точная проблематизация реализма в искусстве, подходящая, по-моему, и к нашему случаю, которую предложил режиссер Анатолий Васильев: «…когда люди теряют Бога, они говорят о реализме»^[15].

А. Плахов. Даже такие авторитеты, как Васильев и Нелепо, могут ошибаться. О реализме говорили не совсем потерявшие бога Пушкин, Гоголь, Белинский, Толстой, Чехов и иже с ними. Столь же внушительный список можно привести из кинематографистов: Росселлини, Висконти, Де Сика, Базен…

Л. Карахан. Стоит ли указывать на хрестоматийный список такому заведомо нехрестоматийно, провокативно мыслящему художнику, как Васильев? Тем более что твой подбор имен в контексте нашего разговора совсем не бесспорный.

Д. Дондурей. Давай вернемся к понятию «предел». Кешиш дает две беспрецедентные по откровенности в мировом непорнографическом кино сцены как раз для того, чтобы зафиксировать эту высшую по нарушению всех культурных табу – буквально шоковую – планку психофизиологического воздействия на зрителя. Ну не для публичной же презентации этого предела. Все содержание фильма – его нерв, тончайшие человеческие переживания, страсти, детали, мастерство актрис – выталкивает нас за предписания сексуальных запретов, в то смысловое пространство, которое находится за границами испытанного нами шока. В конечном счете именно он по степени воздействия становится важным средством преодоления запретов, лейтмотивом, критерием, языком прочтения этого произведения. Мы же видели, какая душевная и творческая – сомасштабная по воздействию – сила нужна автору, чтобы преодолеть им же обозначенное – шокирующее – отторжение увиденного нашей физиологией. Талант художника, надо признать, такой способ измерения выдерживает.

Л. Карахан. Но что толку от шока и от, как ты говоришь, расширения реальности, если результат – замкнутое в самом себе пространство?! Что, кстати, было подчеркнуто повторяющимся в конкурсных картинах возвращением сюжетов на круги своя: все начинается с конца и им же заканчивается. Такая повествовательная инверсия есть и у братьев Коэн в фильме «Внутри Льюина Дэвиса», и у Эскаланте в «Эли». Из тотальной реальности не выскочишь, и она не предполагает существования какой-либо бытийной перспективы, выхода из безвыходности. Самодовлеющая реальность без берегов исключает саму возможность поиска какого-либо внутреннего итога или решения, освобождающего из плена гиперреальности.

Д. Дондурей. Я перебью тебя. У нас не заседание у президента: необходимо выработать конструктивное решение выхода из кризиса, выпустить административный меморандум, а потом министерство – к ответу. Речь идет о презентации проблемы, решение – это потом.

Л. Карахан. Ходить к президенту – это не по моей части. Но как редактуру замечание твое принимаю. Наверное, «решение» и в самом деле не очень подходящее слово. Скорее я говорю о раз-решении сгущенной, безальтернативной реальности, которое восходит к классическому катарсису.

Д. Дондурей. Но ты его можешь получить от эстетики фильма, масштаба и глубины личности автора.

А. Плахов. Можно и не получать никакого катарсиса вообще. В принципе, это понятие малоприменимо к искусству XX и XXI веков. Какой катарсис у Кафки, Беккета или у Ханеке в «Забавных играх»? Никакого. И телесная реальность тут ни при чем. В литературе, театре она вообще отсутствует.

Л. Карахан. Телесность в современной культуре – всеобъемлющее понятие и относится не только к кино, это не просто «физическая реальность» Кракауэра, о которой ты говорил. Но не буду отвлекаться на то, что можно прочесть в словаре. Интереснее обсудить проблему отсутствия катарсиса. Ведь это же минус-прием, то есть принципиальный отказ от какой-либо превосходящей физическую реальность высшей ее осмысленности. В условиях телесной реальности такой отказ вроде бы и неизбежен. Он должен был стать важнейшим художественным достижением конкурса. Но на практике все не так однозначно. Рядом с фильмами Коэнов или Кешиша, в которых безысходность и отсутствие катарсиса принимаются как данность, как неотвратимая судьба этого мира, фатум, есть картины – и их немало, – в которых абсолютная преданность такой философии не исключает рудиментов катарсиса или по крайней мере какой-то ностальгии по внутреннему отрыву от всепоглощающей эмпирики.