Канон Равновесия (СИ)

— Я-то не трону, если ты от ребенка отойдешь, — хрипловатый голос Волка наполнился явной угрозой. — Думай, прежде чем делать, и желательно, головой, а не тем местом, на котором сидишь! А если бы я не успел ее от тебя оттащить?

Это становилось невыносимо. Я вцепилась пальцами в гладкое дерево скамьи так, что когти едва в нем не застряли, закусила клыками губу и отвернулась. Зачем ссорятся двое самых близких мне?..

— Я бы ее не тронул!

— Ты — может быть. А немертвый?

По столу грохнула сковорода.

— А ну-ка замолчали оба!

Мужчины отшатнулись друг от друга, как будто их огрели плетью. Мама встала между ними, уперев руки в боки и закрыв меня от обоих. Лицо у нее было жесткое, серые глаза метали молнии не хуже грозовых туч.

— Еще хоть слово скажете — и я вас обоих приложу по наглым мордам этой сковородкой! — пообещала она. — Не посмотрю ни на титулы, ни на возраст. Вон с моей кухни, оба! Живо!

Задиры поспешно ретировались, а я уткнулась в мамину юбку, обхватив ее колени руками, и чуть не заплакала.

— Мама, почему они ругаются? — я подняла на нее непонимающий растерянный взгляд.

— Тебе пора спать, дочка, — мать ухватила меня за руку и повела с освещенной кухни в темень спящего дома. — А они глупые, вот и цапаются на пустом месте.

Но уснуть в ту ночь я так и не смогла. Вертелась под одеялом, едва не сходя с ума от острой грызущей тоски, холодной, мертвящей. Не моей.

Дальше оставаться на месте было никак нельзя.

Я выбралась из-под одеяла и, обернувшись зверьком, поддела лапой дверь. В щель из коридора потянуло прохладой. Теперь главное — не попасться никому на глаза. Изо всех сил пожелав сделаться незаметной и втянув когти, я поползла до заветной двери. Вжималась в пол, готовая дернуть куда-нибудь за угол от любого подозрительного шума. Но все обошлось, замок оказался не заперт, и, прошмыгнув в чужую спальню, я задохнулась от увиденного в прозрачной темноте.

На широкой постели, свернувшись под одеялом в клубок, лежал брат. Не спал. Вздрагивал. И до ушей моих доносился тихий горестный скулеж, надежно спрятанный, как казалось Рею, ото всех.

Сдавленный, еле прорывающийся сквозь стиснутые зубы звук, то ли рык, то ли стон. Я приросла к полу, потеряв всякое разумение от накатывающей волнами боли. Не телесной, нет…

В тот далекий короткий миг я отчетливо знала и понимала, каково это — веками держать себя в волевых тисках холодного одиночества лишь потому, что ты можешь нечаянно убить кого-то родного, не сдержав силу и суть. Лишь потому, что однажды ты впустил в себя Смерть больше, чем следовало. Уже не совсем живой, но еще не нежить, застывший, застрявший. Обожающий нас. И боящийся нас же. Нашего страха.

Тогда мне впервые расхотелось быть ребенком.

Как можно бояться того, кто костьми ляжет и удавится, лишь бы защитить и уберечь от беды, которой может стать сам. Как можно бросить его в этом бесконечном кошмаре?

Рванув с места, я прыжком взлетела на кровать, просочилась под одеяло и прильнула теплым комком к груди. Вылизывала везде, где могла дотянуться. А он еще не слышал, не замечал меня, плавая в бреду, порожденном собственным страхом и отчаянием. Я пыталась дозваться, мысленно теребила его, вспоминая все ласковые слова и имена, какие только могла. И он, наконец, вздрогнул, сжал меня в объятиях, задышал ровнее. Я вдыхала его пряный запах — смесь корицы, имбиря и чего-то еще, присущего только его чешуе, кое-где покрывавшей руки и спину.

Три драгоценных жизни существовало для меня.

Отец, несокрушимый и вечный, как мир

Волк, мой первый настоящий друг.

И Рей, мой воздух и основа моего мира. Убери этот воздух, незаметный, привычный, повседневный — и останется скончаться от удушья.

Я отдавала замерзшему Смертоносцу все силы, какие могла…

— Иль, — просипел он, внезапно отстраняя меня и выталкивая из теплого гнезда. — Перестань, пожалуйста.

От неожиданности я села на хвост, растопырив лапы. В его зрачках постепенно угасал опасный серебристый огонек.

Страха на сей раз не было.

— Не делай так больше, хорошо? — Рей приподнялся на локте и оперся одним крылом о подушку. Заострившиеся скулы, спутанные волосы, крепко сцепленные зубы…

— Нет, я не уйду. Я упрямая, Рейю, и ты это знаешь.

Он вздохнул. Понял.

— Я могу тебя убить. Нечаянно. От голода.

Почему так дрожит твой голос, братик? Зачем ты себя мучаешь? Я выскользнула из кошачьего обличья, придвинулась и обхватила его руку своими лапками. Теплую руку.

— Ну и что? Ты охоться чаще и не будешь хотеть есть.

Чешуйки на запястье сухо щелкали под моими пальцами, окаменевшая ладонь обмякла. И еще чуть ближе.

Рей вымученно улыбнулся, а я окончательно подлезла под руку и взялась перебирать-вычесывать когтями мягкие волнистые пряди. Он заурчал, откинулся назад и прикрыл глаза, теперь светившиеся в темноте мягким золотом. Ему нравилось мое внимание.

А я отчетливо знала, что когда-нибудь… Слова слетели сами.

— Обнажи за меня меч.

Рей перестал дышать.

— Что? — спросил он, не шелохнувшись. Так и лежал на спине, раскинув мощные крылья.

А я нахально просила у него свадебного поединка.