Канон Смерти (СИ)

— Тебе нельзя появляться на улицах, — озвучил Тоурен то, что детеныш и без него успел понять. — Это опасно. Особенно в таком виде.

Значит, он списал нервы на страх перед внешним миром. Ладно, пусть думает так.

— Почему?

Образ опасности никак не дал понять подробностей.

— Даэйров в этом городе не жалуют. Да и не по этим улицам гулять маленькому дарри[1].

— Почему не жалуют? — тут же спросил Рей. Это тоже было одной из многочисленных истин, в которых Тоурен не сомневался.

— Как бы тебе объяснить… — человек задумался. Сел в кресло и замолчал, собираясь с мыслями. — Ты же понимаешь, что вы отличаетесь от людей? Даже когда принимаете человеческий вид, вас легко отличить по глазам и походке. Вы красивее, сильнее, быстрее и ловчее. А люди настороженно относятся к тем, кто не такой, как они, даже в малом. Таких, как ты, опасаются особенно, потому что не понимают, чего от вас ждать.

— Как я? — Рей слушал Тоурена внимательно, соединяя его слова с образами, приходившими во снах.

«И ты тоже не понимаешь».

Ему снились предки — огромные, могучие и гордые небесные хищники, свободные, летающие и охотящиеся там, где пожелают. Снились города, построенные руками предков — величественные, удобные и для крылатых исполинов, и для тех, кто предпочитал жить в двуногом обличии, поднимаясь в небо лишь время от времени. Выходит, он что, не такой, как предки? Или люди… травоядные?

— Дети даэйров и людей, — кивнул Тоурен. — Полукровки.

— А в чем разница? — Рею вдруг стало еще более не по себе от этих слов, он невольно прижал к голове уши. Почему сердце так гулко бухнуло в груди?

— Большинство полукровок никогда не летают, даже если оборачиваются в подобие даэйров. У них не вырастают крылья. И люди отыгрываются на них за свой страх перед теми, кого достать не могут.

Но…

Рей отшатнулся, как от удара, не веря услышанному. Лапы стали ватными, сердце сжалось, а в глазах резко потемнело и защипало. Неужели сны лгали ему? Лгали обещанием неба, обещанием полета? Обещанием свободы. Той свободы, которую двуногие не понимают.

А человек не лгал. Он был уверен в том, что говорит, Рей слышал это. Значит — знает. Значит, это — правда. И ему уготована участь чего-то невнятно-среднего, ни рыбы, ни мяса, как говаривала матушка Тола.

Не даэйр.

Но и не человек.

Не примут ни те, ни другие. Тоурен знал это, верил в это.

— Мне жаль, малыш, — долетел до опущенных ушей его голос. — Твой отец думал явно не головой в этих стенах. И явно не о тебе.

Детеныш встал, покосился на человека и понуро побрел к двери, волоча хвост.

Нет, он не сломается и не решит свести счеты с жизнью. Будет жить назло родившим его тварям, которым плевать. Но такому, как он, наверное, и впрямь место только в этом доме. И он годен лишь на то, чтобы спариваться за деньги и приносить богатство Хозяину.

Лежа ночью в своем углу при тусклом свете свечного огарка, как всегда оставленного ему няньками, он мучительно думал, раз за разом вспоминая прошедший разговор. При одной мысли о том, что когда-нибудь придется подпускать к себе бесконечный поток чужих двуногих ради каких-то непонятных действий и платы за это, заставлял чешую на загривке вставать дыбом. Как ни крути, оставался единственный выход — сделать так, чтобы от этой участи его избавил сам Хозяин, тогда не заставит «работать» и не продаст. Осталось только понять, как это сделать…

…А спина действительно ныла или ему это только показалось?

Тоурен переменил свое решение. Маленький черный дарри с огромными золотыми глазами не должен был стать игрушкой клиентов. Хотя жизнь в борделе неминуемо наложит на него свой отпечаток. Он, Тоурен, со временем и наложит, аккуратно и бережно, чтобы какая-нибудь падла не сломала невинное создание насилием. Юные полукровки часто становятся жертвами за свою красоту. И лучше подержать его при себе до тех пор, пока он не вырастет достаточно, чтобы суметь себя защитить. О том, чтобы держать хищника в борделе пожизненно, не могло быть и речи, тем более что даже полукровки и те живут тысячелетиями, как говорят. Но вот пристроить так, чтобы он потом сумел сам распорядиться своей судьбой и даже подняться довольно высоко — это необходимо.

Жаль было говорить детенышу правду, но лучше лишить его иллюзий сейчас. Тогда в будущем не придется больно падать.

Он же не виноват, что отец у него идиот и такая же высокомерная сволочь, как все они, чистокровные даэйры. И лучше бы ребенку никогда и не знать своей крылатой родни.

Тоурен ждал, когда детеныш придет снова. А в том, что он придет за ответами на новые вопросы, сутенер не сомневался нисколько. Слишком цепкий и жадный разум у этого ребенка. Это прикосновение невозможно было не ощутить.

Но каково же было его изумление, когда через несколько дней ровно в тот же предутренний час, поскребясь тихонько в дверь, на пороге возник мальчик!

Без единого лоскута одежды.

В самом деле, откуда бы он ее взял?