Не было времени производить детальный анализ ситуации (в бою его всегда не хватает). Едва я успел подумать, что торпеда, судя по всему, прошла мимо, когда со стороны берега донесся взрыв. Но это меня не слишком заинтересовало, потому что в это самое время я убедился, что взрыв не имел никакого отношения к эсминцу, который быстро движется и уже находится удручающе близко от нас.
– Он, по-моему, идет на таран! – выкрикнул я.
Все орудия правого борта поливали вражеский корабль струями огня, но расстояние между нами неумолимо сокращалось. Теперь в бинокль я отчетливо видел этот длинный невысокий корабль с трубой обтекаемой формы, что характерно для итальянских эсминцев, который стремительно приближался к нашей корме. Водж героически старался удержаться за 663-й, а я целиком сосредоточился на управлении огнем. Все равно мы не могли помешать эсминцу. Когда он находился прямо за кормой, огонь непосредственно по нему могло вести только орудие, выплевывающее 6-фунтовые снаряды, – остальные стреляли в стороны. А он был ужасающе близко – так близко, что я не мог охватить взглядом его целиком. Я видел форштевень, носовую орудийную башню, мостик, трубу, следовавшие друг за другом.
«И каждому воздастся», – подумал я. А потом это случилось. Ливень снарядов обрушился на палубу, сокрушая все на своем пути. На мостике как-то внезапно стало много шума и света. Мой мозг впал в непонятное оцепенение. Я даже шума больше не слышал – мною владело только удивление, потрясение, замешательство. Через какое-то время я обнаружил себя лежащим и с трудом поднялся на ноги, отчаянно пытаясь вернуть себе способность соображать.
Оказалось, что я все еще сжимаю в руке микрофон, и я потратил еще некоторое время, тупо разглядывая его. Потом я вспомнил, что меня сильно толкнуло в спину, а когда я провел ладонью по лицу, оказалось, что оно мокрое и липкое.
Затем я осмотрел мостик и заметил движение. «Слава богу, – подумал я, – они живы». Рулевой Ходжес зашевелился и встал на колени возле штурвала, который он так и не выпустил из рук. Правда, повернуть штурвал оказалось невозможным.
– Штурвал не вращается… поврежден, – сообщил он, не обращаясь ни к кому конкретно. Просто о поломке следовало доложить, что он и сделал.
– Ты жив, Водж? – окликнул я.
– Вроде бы, – послышался в ответ слабый голос, – только меня, кажется, ранило в ногу. Ровер, что там со штурвалом?
Размышлял я, как мне показалось, целую вечность, но в конце концов сообразил, что произошло. Одним из снарядов сорвало с мачты антенны и навигационные огни, и теперь они причудливой гирляндой опутали штурвал. Я методично распутал штурвал и позвал Майка. Он уже был на мостике. В момент взрыва он находился в штурманской рубке, но быстро ухватил суть ситуации.
– Какой курс, Майк?
Я понятия не имел, каким курсом мы шли, и без бинокля не мог разглядеть, есть ли в пределах видимости другие наши лодки. Даже эсминца не было видно, но об этом я как раз нисколько не сожалел. Я взглянул на компас и понял, что нас крутит на месте. Как долго это продолжается? И куда нам теперь идти? Майк моментально сообщил нужный курс, и я стал поспешно обозревать ночную темноту в поисках хоть каких-то признаков других лодок.
Я не обнаружил ничего и почувствовал, как тоскливо заныло сердце. Но тут захрипел динамик радиотелефона.
– Привет, Водж, это Томми. У вас все в порядке?
Знакомый голос моментально заставил меня поверить в то, что жизнь – прекрасная штука. Понятно, что Тома еще надо было обнаружить, но он был где-то рядом и искал нас. Мы больше не были сами по себе! Мы были частичкой единой команды.
Я взял микрофон, нажал кнопку и ответил:
– Привет, Томми, это Ровер. Думаю, у нас все нормально. Тряхнуло немного, но ничего, обойдется. Хотелось бы побыстрее найти тебя.
– Я вас вижу, – последовал немедленный ответ. – Сейчас я пускаю дым. Ты меня видишь?
Я снова обвел взглядом горизонт, заметил белое пятно на фоне черноты ночи и с облегчением вздохнул:
– Все хорошо, Томми, я тебя вижу. Постараюсь подойти.
Я приказал «Полный вперед» (2400 оборотов) и почувствовал, как лодка прыгнула вперед. Почти одновременно над нашими головами повис осветительный снаряд – теперь мы купались в золотистых лучах его света. Неужели это эсминец разыскивает свою недобитую дичь?
На залитом светом мостике теперь без труда можно было разглядеть картину происшедшего. Водж и рулевой сидели прислонившись к переборке – оба были ранены. На левом крыле мостика, примерно в ярде от возвышения, на котором я стою, управляя огнем, лежало безжизненное тело – Смит. На мостике появился малыш Нобби Ватт – стрелок орудия Y:
– Сэр, боюсь, Джеймсона убило, а Макивен и Орм, которые были у орудия Х, оба ранены.
– Взгляни, что там, Майк, – сказал я, – а я пока попробую разобраться здесь.
Теперь мы быстро догоняли 663-ю, поэтому я снизил скорость, занял место в строю и передал штурвал старшему матросу. У Воджа шрапнелью разворотило бедро и часть спины, у рулевого тоже пострадали ноги, а у Пикока все лицо было в крови.