Машина на противоположном берегу представляла собой микроавтобус с поляризованными стеклами, неприметной окраской и чудовищно грязными номерами.
— Кто такой? — угрюмо осведомился водитель, здоровенный малый, одного роста с громилой, но раза в два толще. В руке он держал увесистый обрезок бронзовой трубы сантиметра три в диаметре.
— Свой парень. Рвет когти. Не сомневайся, не легавый. Мы сказали, что ты мог бы подбросить его до города или высадить по дороге, где ему надо.
— Не «мог бы», а «подбросит», — вмешался Кейд.
— Я на свою задницу приключений искать не собираюсь! — решительно объявил водитель. — Плевать мне, как вы договаривались, но он никуда не едет. Просек, хмырь болотный? Ну и вали отсюда, пока я не рассердился. — С этими словами он многозначительно похлопал обрезком трубы по ладони левой руки.
«Хмырь болотный». Не приходилось сомневаться, что это незнакомое словосочетание было достаточно оскорбительным. Канонир вздохнул и нанес толстяку молниеносный, но не слишком сильный удар в солнечное сплетение. Выводить его из строя надолго было не в интересах Кейда. Водитель шумно выдохнул, сложился пополам, выронил трубу и осел на землю.
— Ну, вот что, хмыри болотные, — угрожающе произнес Кейд, поворачиваясь к двум другим членам шайки, — быстро гоните обратно одну цацку! И пошевеливайтесь, пока я не рассердился. А будете базарить — отберу и вторую. Просекли?
Те обменялись взглядами и молча вернули маленькую золотую коробочку. Канонир сунул ее под нос водителю, сидящему на земле и очумело трясущему головой:
— Доставишь меня куда скажу, и эта цацка твоя. Просек?
— Так бы сразу и сказал, кореш, — угодливо закивал толстяк. — Только ты учти, дальше Абердина я не поеду, иначе могу работы лишиться. А у меня семья.
— Хорошо, отвезешь меня в Абердин, — сказал после короткой паузы Кейд, делая окончательный выбор.
— Сей момент. Вот только товар загрузим.
Плоские коробки со смокерами рассовали под сиденья, в сиденья и даже за съемные панели салона. Кейд наблюдал за погрузкой, размышляя над собственным скоропалительным решением. Что заставило его выбрать Абердин? Впрочем, наедине с собой лукавить невозможно. Да и какая разница, откуда начинать? А с девушкой ему будет легче разобраться. Она наверняка много знает — во всяком случае гораздо больше его. Кроме того, после смерти Фледвика она оставалась единственным живым существом на свете, кто не пытался предать его или убить, а, напротив, стремился помочь. Да и с точки зрения тактики выбор казался резонным. В самом деле, кому придет в голову искать беглеца в том самом месте, где он однажды уже был арестован?
Все еще продолжая размышлять, он уселся на сиденье рядом с водителем. Когда машина выехала на шоссе, тот спросил:
— Где тебя выкинуть в Абердине?
— Ты знаешь заведение Мадам Канонирши?
— Еще бы не знать, — скривился толстяк. — Я туда тоже товар доставляю.
Кейду не понравилась реакция собеседника. Быть может, Канонирша была осведомителем Караульной Службы? Вспомнив уроки Фледвика, он решился на прямой вопрос:
— Там кто-нибудь стучит?
— Ты че, сбрендил? Канонирша — своя в доску баба! Другое дело, что мне у нее ловить нечего. Да ты не шугайся. Сказал, отвезу, значит, отвезу!
Тринадцать лет ежедневной психологической обработки невозможно сбросить с плеч за несколько часов. Канонир чувствовал себя неловко и только потому пустился в ненужные пояснения:
— Я разыскиваю одного человека. Девушку.
— Понятное дело, кого еще можно разыскивать в борделе? Но тебе вовсе ни к чему мне говорить. Я тебя доставлю на место, сказал же уже. И не смотри на меня так! Семья у меня, сечешь? Пускай я не хожу в Лекторий каждый день, как некоторые, но подобающее от неподобающего как-нибудь отличу!
— И ты говоришь об этом, возя краденые смокеры? — удивился Кейд.
— Ну и что с того? Я же не говорю, что мне это нравится. Может, меня по ночам совесть гложет, откуда ты знаешь? Но жить-то надо. Сам я не курю, а если всяким придуркам, рожденным простолюдинами, нравится смолить день и ночь, воображая себя Звездоносными или придворными Императора, моей вины в этом нет. Попробуй такому дятлу сказать, что Император не дозволяет курить. Знаешь, что он тебе ответит? Выкатит на лоб удивленные шары и скажет: «Да-да, я знаю, что это нехорошо, но я пожертвую в Лекторий вдвое против прежнего, и мой грех мне простится». Каково? П-при-дурки, мать их!
Кейд вяло согласился, и на этом диалог завершился. Жулик-моралист переключил внимание на дорогу, а Кейд позволил себе задремать. Он еще не очень хорошо научился разбираться в простых людях, но был уверен, что этот его не выдаст.
ГЛАВА 12
На каждой остановке Кейд приоткрывал один глаз, но движение возобновлялось, и он снова погружался в дремоту. Но вот водитель потряс его за плечо, и канонир проснулся. В ветровое стекло можно было разглядеть отрезок залитой солнцем грязной мостовой и массивную дверь в полуподвал, куда спускалась каменная лестница.