Кантата победивших смерть

— Натали, дорогая. Я измерю тебе температуру настоящим термометром, как только наведут порядок на нашем этаже. Я…

Натали хватает подругу за руку и прижимает ее ладонь к своему лбу.

— Я ничего не чувствую через перчатки.

— Так сними их.

— Знаешь ли, в клинике я не щупаю лбы пациентов. Это едва ли…

— Потрогай. Горячий?

Рамола вздыхает (на что Натали отвечает своим вздохом) и качает головой. Стаскивает обе перчатки, кладет правую ладонь на лоб Натали. Он действительно горяч и кажется тем горячее, чем дольше она не убирает руку. В детстве Рамолы ее мама тоже пользовалась термометром, однако окончательный диагноз выносила, лишь потрогав тыльной стороной ладони лоб и щеки дочери. После чего с нарочитым английским акцентом произносила: «Да ты горячая, как кэпэтильник!»

— Чуть горячее, чем раньше, — произносит Рамола, встряхивая кистью. Если смотреть в лицо Натали, трудно не заметить признаки инфекции — покрасневшие глаза, осоловевший взгляд, красную сыпь на коже. — Ничего страшного. У меня руки холодные после перчаток. — Рамола отходит в сторону, потирает руки для согрева. Они вовсе не холодные. — Некоторое повышение температуры из-за стресса вполне допустимо.

Натали со стоном возвращается к своей сумке. Достает термометр и снова приставляет его ко лбу.

Сообщение по селектору: «Доктор Файерстоун, пройдите в кафетерий».

Натали опускает термометр, не прочитав показания.

— Файерстоун? Это еще что?

Сверкают мигалки, раздается автоматический, размеренный вой пожарной сирены.

— Плохо дело, — комментирует Натали.

— Да, хорошего мало.

Все нехорошо, все плохо. Рамола на мгновение прикрывает глаза, потирает руки, они такие же влажные, как лоб Натали.

— Да ты горячая, как кипятильник. Рамола достает из кармана рацию.

Натали, стоя на месте, поворачивается в разные стороны, словно ищет пути отхода. Выстреливает вопрос за вопросом:

— Нам лучше остаться? Или покинуть здание и ждать на улице? А как же мое кесарево?

Рамоле после ординатуры не приходилось работать в большой больнице, отработка действий по пожарной тревоге превратилась в полустертые пометки на полях памяти. Она припоминает, что в случае эвакуации бо́льшая часть персонала обязана помогать пациентам покинуть здание, в то время как небольшой расчет остается с лежачими. Рамола скрепя сердце (и не очень убедительно) объясняет, что больничные корпуса строят с учетом невозможности полной эвакуации, противопожарная защита — часть их конструкции. Скорее всего, покидать здание не придется. Однако их могут перевести в другое крыло или на другой этаж. Спокойное перечисление мер безопасности не выдает панику и отчаяние, которые Рамола ощущает внутри. Самые лучшие планы начальников штабов экстренного реагирования, специалистов по инфекционным заболеваниям и главврачей, самые безупречные противоаварийная логистика и государственные инструкции не остановят катастрофу, не могут спасти всех и каждого, не спасут ее подругу.

Натали опускает плечи, садится на край постели. Вытирает тыльной стороной ладони глаза, гладит себя по животу.

— Они успеют привезти для меня акушерку?

Рамола переключает рацию на второй канал, нажимает кнопку и говорит: «Алло, доктор Аволеси? Главный штаб? Алло? Говорит доктор Рамола Шерман из 217-й палаты. Мы эвакуируем ходячих больных? Прошу инструкций».

— Ходячая больная — это про меня. — Шутка в духе Натали, но произнесена равнодушным, унылым тоном.

Доктор Аволеси отвечает практически сразу: «Доктор Шерман, на данный момент эвакуируются только посетители и кухонный персонал с первого этажа. Пока что не покидайте помещения, хотя не исключено, что вас придется перевести. Положение…» — Длинная пауза превращается в отбой.

Рамола опускает рацию и, не в силах удержаться, договаривает: «…нестабильное?»

— Хреновое, — отзывается Натали. — Спроси ее, они собираются делать кесарево?

Рамола выполняет просьбу. Доктор Аволеси отвечает: «Я над этим работаю. Держитесь».

Сирена замолкает. Мигалки еще работают.

Натали хватает с прикроватной тумбочки пустой пластмассовый стаканчик, встает и, шаркая, проходит мимо Рамолы.

— Выпью еще воды. Или проблююсь. А может, и то, и другое.

Она скрывается в туалете и, не закрывая дверь, пускает воду в раковину.

— Тебе нужна какая-нибудь помощь?

— Нет, с обеими задачами я справлюсь сама.

Рамола расхаживает туда-сюда, включает рацию на открытый канал. Из торопливого стрекота делает вывод, что пожар в кафетерии не главная забота, главная — пожар на посту дежурной медсестры на третьем этаже. Рамола переключается на другой канал, чтобы не пропустить указания доктора Аволеси.

Натали выходит из санузла со стаканчиком воды, сморщив лицо.

— Ых, надо найти нормальную воду, не из-под крана. У этой гадкий вкус. Как у несвежих яиц. Я чую запах. Отвратительно.

Она ставит стаканчик на тумбочку.

Рамола хочет сказать, что скоро достанет для нее бутылочную воду, однако сдерживается. Вместо этого она подходит к раковине, наполняет другой стаканчик и делает маленький глоток.

— Гадость, правда? — спрашивает Натали.