Мы, честно говоря, не особо следили за процессом выбора невест Горохом, однако, после внедрения в ряды конкурсанток племянницы нашей главбухши, нам вынужденно пришлось быть в курсе происходящего. Из основных событий там пока был бардак и постоянная грызня девиц друг с другом, со слугами, боярами. В общем, со всеми, кроме Гороха. К нему потенциальные невесты старались подмазаться и по очереди бегали в его спаленку для демонстрации своих умений. Ну не навыки крестиком вышивать демонстрировали, конечно, как вы понимаете.
А наша Тамарка там воем выла. Из-за чужедальности родины, а особенно — из-за окраса, все эти ни разу не толерантные особи просто шарахались от неё, так что, даже посплетничать чисто по-девичьи ей там было не с кем.
— Батюшка! — завыла наша претендентка на чин царицы. — Не неволь душу девичью!
— Что случилось, Тамар? Садись, рассказывай.
— Ага, щаз, — фыркнула кикимора и, рухнув на колени, стала умеренно биться о пол лбом, выпятив при этом тощую попу, кстати, не особо обременённую одеждой. — На коленях тебя молить буду, отец родной! Не губи! Что хошь для тебя сделаю, а только не неволь за Гороха иттить!
— И что это означает — "что хошь сделаю"?! — Варя потянула у нас из-под носа сковороду с еще недоеденной яичницей. — Ишь хвостом тут развилялась!
— Енто не хвост, барыня, — Тамарка удивленно ощупала пятую точку. — Енто народная одёжка из шкур леопардовых.
— Вот я сейчас кого-то сковородой и отлеопардю! Ишь развратница!
— Я?! — искренне поразилась кикимора. — Я не развратничаю. Я замуж хочу.
— Дамы, дамы! — я вскочил и попытался спасти остатки яичницы. — Варюш, скажи — пусть ей какую одежду принесут, а ты, Тамарка, садись и без этих ваших завываний объясни, что случилось.
Через пять минут все успокоились. Варя, поняв, что на меня никто не покушается, вернула сковородку, которую тут же подгрёб к себе Михалыч. Тамарке дали какой-то тулуп, усадили за стол и вручили кружку чая. Самое то с мороза, особенно если учесть, что к нам кикимора прибежала в национальном наряде. То есть полосочка леопардовой шкуры на, пардон, груди и крохотная юбочка из той же несчастной животинки снизу. И босиком. Зато с копьём в руках. Выглядела она очень эффектно, особенно на фоне упакованных с головы до пят европейских дам. Чего этому Гороху еще надо не понимаю?
— Рассказывай, — велел я Тамарке, печально проводив взглядом последний кусочек обжаренного сала от сковороды до бороды деда.
— А что рассказывать, батюшка? — пожала она плечами. — Не пойду за Гороха и всё тут.
— А чего так?
— Противный он, батюшка. Еще и борода ента его…
— Да уж, — подтвердил Михалыч, поглаживая свою растительность на подбородке, — ить борода не кажному идёт. А только солидным, ответственным мужикам.
— Понимаете, дедушка Михалыч, — закивала кикимора.
— Шовинизм какой-то, — потёр я свой гладковыбритый подбородок. — Тоже мне нашли критерий солидности.
— Ничего, Федь, — погладила меня по плечу Варя, — вот поженимся и ты себе бороду заведёшь.
— Да при чём тут борода?! Уф-ф-ф… Тамарка, а чего ты согласилась в невесты к Гороху пойти?
— Тётушка приказала, — пожала она плечами. — Я же не самоубивица ей противиться?
Тут она права. Агриппина Падловна — дама серьёзная. В гневе пришибить — как деду вареник у меня из-под носа увести.
— А теперь уже не боишься тётки?
— А таперича мне уже всё равно, батюшка. Нагляделася я на жисть-то царскую по самое не хочу. В леса уйду, в болоте жить буду, а только за Гороха не пойду.
— А он тебя уже определил в жёны что ли? — удивился дед.
— И енто тоже нет, паразит такой! А я бы и всё равно за него не пошла!
— Не пойду, не пойду… Заладила… — хмыкнул дед. — А чего же ты хочешь, красна… хм-м-м… девица?
— Замуж хочу, — опять прошептала кикимора.
— Ничего не понимаю, — развел я руками. — Дед, ну ты мне хоть пару вареников-то оставь!.. Замуж она хочет, а за Гороха не хочет…
— Дурит девка, — пояснил дед.
— Глупые вы, — Варя пересела к Тамарке и обняла её за плечи. — За любимого она замуж хочет, а не за первого встречного.
— А он в принципе есть этот любимый или пока только в теории существует?
— Есть, батюшка, — шоколадные щёки кикиморы слегка потемнели. Румянец девичий, надо понимать.
— Уже легче. Кто таков?
— Ой, стыдно-то как…
— Давай-давай, колись, что там за принц такой.
— А ты, батюшка ругаться не будешь?
— Ну, если не за меня собралась, то не буду. А если за Гюнтера, то тут же и благословлю.
— Енто слуга твой верный, воин твой славный, грозный и непобедимый… Калымдай, полковник твой отважный…
Я фыркнул, дед хихикнул, а Варя показала нам кулачок.
— Да, девка, высоко метишь, — погрозил пальцем кикиморе дед. — Ить, Калымдаюшка наш — человек… Ну, шамахан, шамахан, что ты меня вечно поправляешь, внучек? Унизить перед посторонними хочешь?.. Я говорю, девка, шамахан-то наш совсем не простой Калымдай какой-нить… Тьфу ты, запутали старика! Ну что ты ржёшь, Федька, будто Максимилиан новую книгу увидевши? Вот ничего я больше вам не скажу, так и останетесь неучами малолетними!