Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!

– Думаю, ваше императорское величество, – произнес я, – что один из нас может встретиться с Первым консулом. О ходе переговоров мы будем ежедневно докладывать вам по радиостанции. Я почему-то уверен, что Наполеон уже подготовил для встречи с нами своих эмиссаров с большими полномочиями. Правда, я могу лишь предположить, кто именно возглавит французскую делегацию. Будем ждать, нам, в отличие от Бонапарта, спешить некуда.

– Может быть, все может быть, – задумчиво произнес Павел. – Думаю, что следует дать указание графу Ростопчину, чтобы он начал готовиться в путь. А вы подумайте, кто с вашей стороны сможет отправиться вместе с ним. Да, Василий Васильевич, забыл вам сказать, что я, помня вашу просьбу о секретаре, который помог бы вам во всех ваших делах, нашел, как мне кажется, подходящего человека. Вы, наверное, его знаете. Это обер-секретарь Правительствующего Сената и глава недавно учрежденной Российско-американской компании… Зовут его…

– Николай Петрович Резанов, – довольно невежливо перебил я царя. – Я не ошибся?

– Нет, Василий Васильевич, не ошиблись, – улыбнулся Павел, покачав головой. – В настоящее время он находится в Петербурге, а со всеми делами на Востоке прекрасно справляется господин Баранов. Я думаю, что вы легко найдете с ним общий язык. Человек он умный и тактичный, можете ему доверять полностью.

– Да, – я покачал головой, – в нашем времени многие помнят о Резанове. Правда, вокруг его имени сложено множество легенд, и, прежде всего, о его несчастливой любви, о прелестной Кончите Аргуэльо. О них написаны поэмы, сочинены оперы.

– Да, а что это за история такая с Кончитой? – с любопытством спросил император. – Имя этой дамы, похоже, испанское. Вы мне потом пренепременно расскажите эту историю!

– Обязательно, ваше императорское величество. Только хочу вас сразу предупредить – рассказ о сей любви будет грустным и может вас расстроить.

Улыбка сошла с лица Павла. Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо.

– Друг мой – разрешите, если я буду вас так называть – многое из того, что я уже узнал от вас, весьма огорчает меня. Но лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Я готов всегда выслушать вас – это позволит мне избегать тех ошибок, которые я совершил в вашей истории.

– Государь, сейчас, благодаря нашему вмешательству, меняется ваша история, и многое из того, что случилось у нас, может у вас и не произойти. И, наоборот, из-за изменения течения событий может произойти нечто такое, чего в нашей истории не было. Потому мы будем думать и просчитывать все наши действия, перед тем как принять то или иное решение.

– Хорошо, Василий Васильевич, ступайте к себе. Как только случится что-либо достойное вашего внимания, я тотчас сообщу вам…

* * *

17 (29) апреля 1801 года. Ревель.

Чарльз Джон Кэри, 9-й виконт Фолклендский

– Джон, давайте опять, детально и подробно расскажите о том, что произошло вчера вечером.

– Когда я подошел к «Розенкройцу», – ответил ирландец, – откуда-то, словно из-под земли, появился патруль, который подхватил меня под руки и потащил в сторону ратуши.

Я кивнул – именно это мне вчера доложил Тоомас, эст, которого я послал наблюдать за действиями О’Нила.

– И что эти сторожа хотели от тебя?

– Старший сказал, что здесь ночью находиться нельзя – на сей счет появились какие-то новые указания. Впрочем, по-немецки говорил лишь один из них, а другие лопотали по-своему.

– По-русски?

– Вряд ли. Они сильно растягивали слова. Прииимеееерноооо тааак.

– Ага, понятно, это эсты, – кивнул я, а про себя подумал: «Набрали русские всякий местный сброд себе в услужение… Как, впрочем, и я – а что прикажете делать в такой ситуации?»

Вслух же спросил:

– И что они делали потом?

– Они обшарили мои карманы, нашли там несколько монет, после чего весело загалдели и отпустили меня.

А вот об этом мне Тоомас не докладывал. Он оказался трусоват, как и большинство его соплеменников – увидев, как О’Нила уводят, он испугался, что то же самое может произойти и с ним, и не нашел ничего лучшего, чем покинуть место, где он прятался, и вернуться ко мне с докладом. Конечно, в этом была и доля моей вины – доверять такое серьезное дело местному аборигену, – но выбора у меня не было. Не идти же самому, рискуя попасться в руки московитов. Что, вполне вероятно, означало бы срыв всей операции. Да и, если честно, моя шкура мне тоже дорога, в отличие от шкур этих скотов-эстов.

– Обычное дело, Джон, увы. Местная чернь жадна и бессовестна. А потом к тебе больше никто не приставал?

– Нет. Как вы мне велели, я засел в кустах и стал ожидать часа, на который был назначен побег. Когда же на Олайкирхе пробило девять, я достал из-за кустов лестницу, приставил ее к окну, после чего снова спрятался. Когда же в окне показался первый человек – это был тот самый МакКриди, как я потом узнал, – то приготовился помочь нашим парням побыстрее выбраться из башни. Но тут грянул выстрел, и второй человек, спускавшийся по лестнице, взмахнул руками и полетел вниз.