Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!

Я сразу понял, что, скорее всего, русского царя сегодня не увижу. Меня проводили в помещение, расположенное в здании, похожее на обычную караулку. Как мне потом сказали, именно для этой цели оно и было изначально построено. Там меня встретил пожилой мужчина с короткой седой бородкой и внимательными прищуренными глазами. Он не говорил по-французски, и наш разговор переводил еще один военный в странной пятнистой форме.

– Приветствую вас в Петербурге, – произнес седобородый. – Мы много слышали о вас. Знаю, что вы стали генералом, сражаясь против якобинцев, которые огнем и мечом прошлись по вашей любимой Бретани. Мы рады, что вы решили посетить Россию. Здесь вы будете в полной безопасности. Чувствуйте себя, как дома…

* * *

12 июля 1801 года. Фишерхаузен, Восточная Фризия.

Чарльз Джон Кэри, девятый виконт Фолклендский

– Выходите, – буркнул матрос. – Вам пора.

На этот раз нам не стали завязывать глаза, как было, когда нас доставили на этот, с вашего позволения, корабль. На небе не было видно ни единой звездочки, лишь тоненький серп луны, просвечивавший сквозь тучи, давал хоть какой-то свет. Но все равно ничего толком разобрать было невозможно. Дул довольно-таки сильный ветер, пронизывавший нас до костей – хоть мы и покинули Лондон, здешняя погода была ничуть не лучше, а, пожалуй, даже хуже. Хорошо еще, что не шел дождь.

– Лодка вас ждет, – произнес с издевкой незнакомый мне голос – лица нашего собеседника мы рассмотреть при всем желании не могли. – Она доставит вас на берег, а там уж как-нибудь сами.

– Но, – начал было возмущаться я, – вам заплатили за то, чтобы вы нас доставили прямо в Норден.

– В сам Норден ни нам, ни вам дороги нет – пруссаки там так закрутили гайки, что нам приходится пользоваться близлежащими к городу пляжами, – тон собеседника посерьёзнел. – Да и море здесь, скажу вам сразу, ваттовое – то есть сплошные отмели, а в отлив часть дна выходит из-под воды. Ночью идти к берегу – самоубийство, а днём нас сразу же сцапают местные таможенники. Поэтому только на лодках. Либо на баркасе – но он нам и самим нужен.

– Так что прикажете делать? – обескураженно спросил я, сообразив, что ситуация практически безвыходная.

– Вас доставят на берег недалеко от Круммхёрна, там, где начинается старая тропа, вытоптанная такими купцами, как мы, – он вновь усмехнулся. – В сам Круммхёрн не заходите, там теперь то и дело шастают прусские патрули, обойдите его, пока еще темно. После него можете вернуться на дорогу. Где-то через час выйдете на развилку и пойдете налево в городок Хинте. Там есть пара трактиров, где вы сможете не только поесть, но и заночевать.

– Но…

– Не теряйте времени, спускайтесь в лодку.

Помнится, два дня назад мы пришли туда, куда нам велел явиться О’Нил. Там нам завязали глаза и куда-то повели. При этом нас поддерживали под руки, чтобы мы ненароком не споткнулись. Потом мы оказались в лодке, а затем нас на веревках втянули на палубу – по веревочной лестнице мы с завязанными глазами вряд ли смогли бы передвигаться. Нас вели дальше, спускали по каким-то трапам, вели, велев согнуться, коридорами, где Кадудаль, как он мне потом рассказал, все равно пару раз приложился головой о какие-то предметы, висевшие на подволоке.

Наконец с наших глаз сняли повязку, и мы обнаружили, что находимся в крохотной каморке. На полу лежали два тощих соломенных матраса, а в углу стояло ведро. На соломенном коврике между матрасами – места было очень мало – стояли кувшин с пивом, два оловянных бокала и две тарелки с хлебом и солониной. Время от времени приходил молчаливый матрос, приносил нам пиво и еду и выносил за нами ведро.

Один раз он споткнулся и выругался на каком-то непонятном языке. Кадудаль воспрял и задал ему вопрос то ли на той же самой тарабарщине, то ли на чем-то похожем. Тот удивленно ответил, и с тех пор они не раз и не два разговаривали между собой. На все мои попытки задать ему вопрос на английском моряк либо не реагировал, либо отвечал односложно. Я наконец-то спросил у Кадудаля, что это за язык, и тот усмехнулся:

– Он валлиец. Валлийский немного похож на бретонский, а он еще не раз и не два бывал в Бретани, а я в свое время общался довольно много с валлийцами. Так что кое-как объясниться мы сможем.

Когда мы спустились в лодку, тот же матрос сел за весла, и лодка медленно пошла в сторону берега – по крайней мере, я очень на это надеялся, хоть и не знал, откуда наш Харон знал, куда именно надо грести. И действительно, где-то через час наша лодка заскребла днищем по камням и выползла на пологий берег. Черная ночь уже потихоньку превращалась в предрассветные сумерки, и матрос, приятель моего спутника, махнув куда-то рукой, сказал:

– Прибыли. Вам в ту сторону. – И что-то сказал Кадудалю на своей тарабарщине, на что тот ответил что-то вроде:

– Тругарез, ма миньон!

Тот лишь кивнул, оттолкнул лодку от берега и плюхнулся животом на банку. Вставив весла в уключины, он погреб куда-то вдоль берега.

– Что вы ему сказали? – спросил я.