Но, даже хорошенько подумав, я не могла припомнить ни единого случая, когда Наставница использовала бы латиницу и арабские цифры вместо родных японских. Ее знаки всегда получались строгими, внятными, исключающими любое ошибочное прочтение.
В ожидании своей порции я приступила к чтению.
Открыла первый попавшийся конверт, извлекла письмо, развернула странички…
И услышала голос Наставницы.
Бон джорно!
Прямо сейчас я варю в кастрюле картошку.
Прошла ли простуда у Вашего мальчика?
Даже не представляю, сколько на Вас навалилось, когда заболел еще и супруг!
В Камакуре холода пока не кончаются.
За всю эту неделю после рождения Хатоко я впервые пробую сыр!
Когда я узнала, что в Италии детей с младенчества кормят сыром, я решила, пускай запоздало, устроить такое и у себя в семье. Не зря же все только и говорят о том, как полезен сыр для здоровья…
Кстати, что за сыр Вы упоминали в прошлом письме? Случайно, не горгонзолу ли с голубой плесенью? Недавно я прочитала, что некоторые кладут на свежесваренный рис горгонзолу и поливают соевым соусом. Но я так и не смогла представить, что это за вкус! Решила приготовить сама — и давай искать этот сыр в местных супермаркетах. Но горгонзолы нигде не нашла…
Тогда я проделала все это с камамбером. Вкус у него мягкий, без горчинки, но очень вкусно!
Постараюсь понемногу прививать Хатоко только самые лучшие вкусы.
Однажды, Сэйко-сан, мы с Хатоко еще приедем в Италию, чтобы встретиться с Вами и Вашим семейством. Даже не знаю, что может быть радостнее того дня!
А сейчас Хатоко вот-вот привезут с прогулки. И я варю картошку, чтобы всех накормить. Приправить хотела сливочным маслом, но теперь думаю: может, с сыром будет вкуснее? Камамбер в холодильнике еще остался…
Верно говорят: чем больше пишешь ерунды, тем сложнее остановиться.
Поэтому откладываю кисть.
Берегите Ваше драгоценное здоровье.
P. S. Теперь Ваша очередь рассказать мне свой самый любимый рецепт! Кстати, так это правда, что все итальянцы едят спагетти практически каждый день? Сама я женщина старомодная, поклонница кухни простой и натуральной.
Оторвавшись от письма, я бросила взгляд за окно и невольно встретилась глазами с девушкой на перроне. Возраста примерно моего. Кажется, улыбнулась. Знакомая? Но никого похожего не вспоминалось. И я просто улыбнулась ей в ответ.
Письмо, несомненно, писала рука Наставницы. Ее почерк. Ее манера заплетать хвосты у фраз то беглой скорописью, то сокращенными иероглифами.
И все-таки эта Наставница
чем-то неуловимо отличалась от той, которую знала я. Чем именно — я сформулировать не могла, и это меня терзало.Но чтобы Наставница пользовалась латиницей для слова «постскриптум»?! В жизни бы не поверила! Кто, как не она, покрикивал на меня когда-то: «Постскриптум по-японски — цуйси́н
(追伸), так что будь добра, пиши как положено!» Да и сыра на нашем столе отродясь не водилось… Когда я приходила из школы, она кормила меня сплошной вареной картошкой, и уж сыр я бы точно запомнила!Неожиданно я заметила, что все конверты с изнанки пронумерованы красной ручкой. Порядковые номера? Если так, то проставляла их уже не сама Наставница, а эта Сэйко-сан в Италии, причем относительно недавно.