Канцтовары Цубаки

Всем детям, которые хотели купить механические карандаши или сменные стержни, она, сделав большие глаза, читала нотации.

— Может, вам еще шариковые ручки подавай? — язвительно вопрошала она. — Чтобы вы писали как курица лапой?!

Зато уж деревянных карандашей, которые мало кто покупает, мы предлагаем хоть отбавляй. Причем самой разной мягкости, которая указывается цифрами перед латинской буквой «B». Чем больше цифра, тем легче таким карандашом писать и тем жирнее получается линия. Лучше всех продаются «полумягкие» — HB и 2B, хотя выбор гораздо шире. А «супермягкий» стандарт 10В, у которого стержень вдвое толще обычного, продается как «элитный» товар аж по 400 иен за штуку. Его еще называют «кистевой карандаш».

Когда жара становится невыносимой, прибираться в доме не остается никаких сил, я бездельничаю за прилавком, сжимая в пальцах «кистевой карандаш» и прописывая буквы хираганы.

Единственный в доме кондиционер вышел из строя, а когда я обратилась в ремонтную лавочку по соседству, мне сказали, что таких запчастей давно уже не выпускают и починить его невозможно.

Находиться в таком доме — все равно что париться в бане. Только над прилавком еще крутится прибитый к стене вентилятор, и потому я не отхожу от него ни на шаг. Так и сижу под ним весь рабочий день, подпирая ладонью щеку.

? ? ? ? ? ? ?… ? ? ? ? ?… ? ???…

И-ро-ха-ни-хо-хэ-то… Ти-ри-ну-ру-о… Ва-ка-е-та…

Не дописав стишок и до середины, я, похоже, опять засыпаю, хотя пальцы продолжают сжимать «кистевой карандаш». С тех пор как сломался «кондишен», я клюю носом с утра до вечера. Но, насколько я слышала, сонливость — это защитная реакция организма в ответ на жару. Так не проще ли позволять своему телу защищаться, как ему удобнее?

Открываю глаза и вздрагиваю: прямо в меня упирается взгляд какой-то маленькой девочки.

«Что? Опять?!» — проносится в голове, и я съеживаюсь от страха. Хвастать тут нечем, но приходится признать: новости о том, что кто-нибудь снова увидел призрака, будоражат этот город практически беспрерывно. И особенно часто в таком медвежьем углу, где обитаю я. Что удивляться? Именно здесь, в Камакуре и вокруг нее, веками велись междоусобные войны, плелись заговоры и гремели страшные битвы, совершались убийства и вырезались целые семьи от мала до велика. Следами тех жутких событий испещрено все вокруг. Иначе говоря, для охотников за привидениями Камакура — настоящий рай.

Впрочем, на сей раз это, кажется, все-таки не привидение. Ошалело моргнув, я понимаю, что уже видела эту малявочку раньше. Только вот где и когда? Эту ровную челочку до самых бровей, идеальную стрижку под куклу-кокэси[36]… Кто же она?

— Красивые буквы, тетя! — говорит мне Куколка, даже не поздоровавшись.

Что ж. В глазах такой пигалицы, пожалуй, даже я в свои двадцать с хвостиком выгляжу «тетей». Тем более сегодня, когда в такую жарищу не нашла ничего лучше, чем надеть свободное, «миссионерское» платье без рукавов, в котором раньше частенько ходила Наставница. Такое и правда состарит кого угодно!

— Ты… что-нибудь ищешь? — уточняю я. И уже собираюсь добавить: «Механических карандашей у нас нет», но язык не слушается. Коварные демоны сна расслабляют все тело до последней клеточки.

Угрюмо нахмурившись, Куколка торопливо обмахивается круглым веером на бамбуковой рукоятке. Слабые обрывки воздушных волн долетают до меня, и я опять оживаю.

— А письма вы тоже пишете? — вопрошает Куколка, продолжая сверлить меня взглядом. Ну и дела, поражаюсь я. А я-то думала, она зашла за каким-нибудь ластиком. Что-что, а писем от лица первоклашки я не писала еще ни разу!

— Пожалуйста… Напишите за меня письмо! — уже почти умоляет Куколка, вдруг поменявшись в лице.

— Но…

— Я заплачу сколько нужно! — поспешно добавляет она.

Как будто дело в деньгах, думаю я. Для начала понять бы, что вообще происходит!

— Что за письмо? Кому? Объясни все толком!

— Сенсею, — неохотно признается малявочка.

— И о чем же ты хочешь написать сенсею?

Ее пухлое личико мрачнеет. От моих расспросов она лишь замыкается еще больше.

По традиции магазинчика клиенту, пришедшему заказать каллиграфию, предлагается какой-нибудь чай. На минутку оставив Куколку, я переползаю в подсобку и достаю из холодильника пару банок мандаринового сидра. Деликатес острова Сикоку, присланный госпоже Барбаре ее бойфрендом из префектуры Коти, которым она, в свою очередь, поделилась со мной.

— Угощайся!

Откупорив банку, выставляю перед носом Куколки мандариновый сидр. Из другой банки угощаюсь сама. Пот стекает градом по позвонкам. При каждом глотке пузырьки леденящей пены скачут во рту, будто крошечные золотые рыбки. А затем проделывают в теле глубокий прохладный тоннель.

— Рабу… — коротко буркает Куколка. И замолкает, точно на полуслове.

Мои брови подпрыгивают. Или я ослышалась?

— Какому еще «рабу»?

Правду из этой малявочки нужно вытягивать, как нитки из распущенного свитера.

— Рэта, — добавляет она.

Кусочки пазла наконец соединяются у меня в голове. Love letter? Ах вот оно что!