Канун

Но пріздъ Мигурскаго сильно обезпокоилъ ее. Она сопоставляла это обстоятельство съ сегодняшнимъ мимолетнымъ разговоромъ передъ обдомъ. Неужели тутъ есть связь? Почему Левъ Александровичъ, никогда не думавшій объ этомъ, именно сегодня, имя въ своемъ распоряженіи буквально полминуты, счелъ необходимымъ заговорить объ этомъ. Ей казалось, что пріздъ Мигурскаго не случайный и это тмъ боле безпокоило ее. Неужели были предприняты какіе-нибудь шаги?

И она съ нетерпніемъ ждала часа, когда возвратится Левъ Александровичъ.

Когда Лизавета Александровна прислала узнать, въ которомъ часу будутъ пить чай, то она отвтила, что, тамъ какъ сегодня Левъ Александровичъ прідетъ до полуночи, то подождутъ его.

И онъ вернулся въ одиннадцать часовъ — возбужденный, оживленный и съ полчаса говорилъ о томъ, что происходило въ засданіи. Онъ какъ бы не могъ сразу отршиться отъ происходившаго тамъ и продолжалъ еще жить той борьбой, изъ которой сейчасъ вышелъ побдителемъ.

— Хотлъ пріхать со мной Корещенскій, но я его отвезъ домой и строго внушилъ ему, чтобы онъ сейчасъ же легъ спать. Онъ спитъ по три часа въ сутки. А сегодня есть возможность выспаться.

— Ты тоже слишкомъ мало спишь, Левъ, — сказала Лизавета Александровна.

— Я отдыхаю иначе. Для меня отдыхъ — быть дома и слушать простые и милые человческіе голоса.

Посл чаю скоро разошлись. Наталья Валентиновна слегка, даже нарочно, хотя и незамтно, поторопила Володю уйти въ приготовленную ему комнату и лечь спать. Ей хотлось поговорить съ Львомъ Александровичемъ сегодня же…

XVII

— Мн жаль тебя, Левъ, — сказала она:- по справедливости, тебя слдовало бы уложить спать. Но я сегодня эгоистка и хочу говорить съ тобой.

— Я тоже. Мн это необходиме, чмъ сонъ. А почему ты такъ хочешь? И мн кажется, что ты даже не совсмъ спокойна?

— Далеко нтъ. Ты взволновалъ меня своимъ замчаніемъ передъ обдомъ. Почему это вдругъ сдлалось нужнымъ?

— Я это все теб объясню, мой милый другъ, Наташа. Видишь ли, мы живемъ въ стран, гд отдльная личность, какъ бы она ни была умственно и нравственно сильной можетъ имть лишь самое ничтожное непосредственное вліяніе на общество. И это потому, что у насъ нтъ организованнаго общества. Отдльныя единицы, кой-гд пожалуй маленькія группы, — они разбросаны, разъединены, и главное усыплены. Въ Европ, если бы человкъ сильный вышелъ на площадь и сказалъ горячую рчь, вокругъ него сейчасъ же собралась бы толпа сочувствующихъ единомышленниковъ и это уже сила: стоятъ во глав такой организованной толпы — значитъ держать въ рукахъ власть. У насъ же, если бы сильный человкъ вздумалъ дйствовать непосредственно на общество силой своего убжденія, краснорчіемъ, талантомъ, онъ былъ бы подобенъ милліонному войску, прекрасно вооруженному, обученному, храброму, палящему изъ тысячей орудій по ста волковъ, которую всю могъ бы перестрлять десятокъ охотниковъ. Слушай, Наташа, слушай. Я началъ издалека. Я, можетъ быть, скученъ. Но это необходимо. При томъ же мой умъ сегодня такъ возбужденъ, такъ вызванъ къ дятельности, что боле, чмъ когда-либо, я способенъ ясно выражать свои взгляды. Ты знаешь, что въ родномъ город я достигъ вліятельнаго положенія и полной независимости; могу сказать, что тамъ я владлъ сердцами гражданъ. Ножанскій соблазнилъ меня шагнуть выше. И, конечно, ему никогда не удалось бы это, еслы бы у меня не было увренности въ томъ, что я до безконечности расширю поле своего вліянія и свой родной городъ превращу въ цлую Россію. Ты понимаешь меня? Не для того же, чтобы осуществлять предначертанія Ножанскаго, да и чьи бы-то ни было — оторвался я отъ спокойной жизни вліятельнаго въ своемъ город человка. Я долженъ забраться на высоту, съ которой никто уже сдвинуть меня не сможетъ. Я долженъ сдлаться необходимымъ человкомъ, единственнымъ, который будетъ держатъ въ рукахъ милліоны нитей. Вс остальные будутъ двигаться только тогда и только такъ, когда и какъ я дерну ту или другую нитку. Но для этого, — слушай — это важно, — для этого не должно быть ни одной двери, которая была бы закрыта передо мной. Вотъ это ты должна понять.

— Значитъ, ты встртилъ уже такую закрытую передъ тобой дверь?

— Да, милая Наташа, я… я ее почувствовалъ. Я слишкомъ тонко чувствую. Я не стучался въ ту дверь, потому что для меня постучаться и не видть ее тотчасъ раскрытой настежь, это было бы пораженіемъ. А ты… Ты разв была бы противъ этого? Это было бы для меня неожиданностью, Наташа?..

— Какъ я могла бы быть противъ этого? Я — твоя жена. Я этого хотла, это мое счастье. Я тутъ во всемъ выигрываю. И обо мн тутъ даже говорить не приходится. Но иногда мы дорожимъ нашимъ представленіемъ больше, чмъ фактомъ, Левъ Александровичъ.

— Что это значитъ?

— Ты вселилъ въ меня такое красивое представленіе: я дамъ имъ мою работу, мой умъ, мою энергію, а до моей личной жизни имъ нтъ дла. Если же они захотятъ наложитъ руку на нее, то я просто уйду. Таковъ былъ смыслъ того, что ты говориль мн и съ чмъ ты халъ сюда.