Канун

Всѣ эти «тонкіе штрихи» въ связи съ неожиданнымъ заявленіемъ Льва Александровича о фамиліи господина Мигурскаго слегка энервировали ее, и Корещенскій замѣтилъ, что она не совсѣмъ такая спокойная и выдержанная, какъ бывала всегда.

А въ кабинетѣ произошелъ разговоръ.

— Ну, разсказывай, — говорилъ племяннику Левъ Александровичъ:- и съ перваго же момента учись быть краткимъ. Мы здѣсь страшно дорожимъ временемъ. Максимъ Павловичъ арестованъ. Это я знаю. У него въ квартирѣ нашли много компрометирующихъ бумагъ, это тоже мнѣ извѣстно. Надъ нимъ виситъ довольно тяжкое обвиненіе. И это знаю.

— Значитъ, вы все знаете, дядя.

— Да, конечно. Здѣсь извѣстно, что онъ былъ мнѣ близокъ и, само собой разумѣется, мнѣ сейчасъ же приподнесли это. И при этомъ смотрѣли мнѣ въ лицо, чтобы видѣть его выраженіе. Но на моемъ лицѣ не было никакого выраженія. Что же дальше?

— Дальше, дядя, ничего. Я надѣюсь, какъ и всѣ его друзья, что вы облегчите его участь.

— Какимъ образомъ я могу это сдѣлать?

— Вамъ это лучше извѣстно, дядя.

— Едва-ли. Я знаю только, что я могъ бы на этомъ дѣлѣ ухудшитъ свое положеніе, но не знаю, какъ могъ бы облегчить его.

— Какъ ухудшить свое положеніе?

— Да вѣдь я же тебѣ сказалъ, что, докладывая мнѣ о дѣлѣ Зигзагова, смотрѣли мнѣ въ лицо. Въ этомъ вся суть. Но во всякомъ случаѣ мы объ этомъ подумаемъ съ Корещенскимъ. Вотъ пока все, что могу тебѣ сказать. А теперь пойдемъ туда. Я, милый мой, дорожу каждымъ получасомъ, когда могу видѣть Наташу. Вѣдь ты у насъ будешь жить? Хочешь работать? Служить? Отлично. Это мы устроимъ. Была бы охота работать.

Эти послѣднія слова онъ говорилъ, взявъ его за локоть и ведя въ будуаръ Натальи Валентиновны. Скоро они были тамъ и Наталья Валентановна видѣла, что у Володи лицо какое-то растерянное.

Времени у Льва Александровича и Корещенскаго оставалось еще съ полчаса. Балтовъ былъ очень оживленъ и какъ-то подѣтски веселъ. Глядя на него, казалось, что это какой-то беззаботный весельчакъ. Онъ говорилъ глупости и звонко смѣялся.

— Я никогда не видѣла тебя такимъ веселымъ, — сказала Наталья Валентиновна. — Развѣ у тебя случилось что-нибудь особенно пріятное?

— Да, вотъ, именно то, что я сижу дома съ тобой и съ Володей и съ Алексѣемъ Алексѣевичемъ, какъ съ моимъ гостемъ, а не какъ съ «товарищемъ». Только это. Это меня возбуждаетъ и опьяняетъ. А то вѣдь я все «засѣдаю» и исполняю обязанности. Вѣдь мы тамъ говоримъ не своимъ языкомъ и даже не своимъ голосомъ, и настроеніе наше какое-то казенно-дѣловое. И не думай, что мы ломаемся. Избави Вотъ, я далекъ отъ этого. Но просто такъ само собой выходитъ. Опускаясь на дно морское, напрасно мы будемъ мечтать дышать непосредственно кислородомъ. И рыбы научились отлично это дѣлать… У нихъ вмѣсто легкихъ образовались жабры. Вотъ, Володя станетъ у насъ служитъ и всему этому научится и все это познаетъ.

— Но, дядя, я не хочу, чтобы у меня образовались жабры.

— Тѣмъ лучше для тебя, если ты съумѣешь обойтись безъ этого.

Показаніе часовъ, стоявшихъ на каминѣ, вдругъ взволновало Льва Александровича. Онъ началъ торопиться.

— Ѣдемъ, Алексѣй Алексѣевичъ. Сегодня мы вмѣстѣ съ Алексѣемъ Алексѣевичемъ даемъ сраженіе. Потребовалась мобилизація всѣхъ силъ. Мы всегда даемъ сраженіе.

— Побѣдоносно?

— До сихъ поръ всегда побѣждали.

— Но, дядя, я хочу задатъ вамъ одинъ вопросъ: какое удовольствіе доставляетъ такая жизнь?

— Удовольствіе побѣды, мой другъ.

— Значитъ, спортъ?

— Непремѣнно. Въ работѣ долженъ быть спортъ. Если все дѣло сводится къ полученію жалованья и наградъ, то дѣло становится мертвымъ. Всякая маленькая побѣда доставляетъ удовольствіе, но предвкушеніе большой, генеральной, окончательной побѣды постоянно держитъ меня въ возбужденіи, заставляетъ жертвовать всѣми своими индивидуальными благами. У меня служащіе всѣ спортсмены. Они постоянно стараются обогнать другъ друга, побить служебный рекордъ. Ну, ѣдемъ, ѣдемъ, Алексѣй Алексѣевичъ. Въ сегодняшней коммиссіи насъ ожидаетъ сплоченная стѣна враговъ. Мы должны обрушить на нихъ всѣ свои силы. Но я надѣюсь вернуться раньше полуночи.

Они уѣхали. Наталья Валентиновна и Володя остались вдвоемъ. Лизавета Александровна не выходила. Но Наталья Валентиновна привыкла всюду чувствовать ея присутствіе. Въ особенности будуаръ ея былъ на подозрѣніи. Поэтому она сейчасъ же поднялась и сказала Володѣ.

— Перейдемте въ гостиную, тамъ больше воздуха.

И они перешли въ гостиную. Тутъ Наталья Валентиновна пошла по очереди ко всѣмъ дверямъ и растворила ихъ настежъ.

— Это самое лучшее средство: растворить всѣ двери и говорить громко. Вы, Володя, говорили съ дядей о Максимѣ Павловичѣ?

— Да, именно объ этомъ мы и говорили. Но оказалось, что дядя, все зналъ.

— Неужели? А мнѣ не сказалъ. Должно быть, за кучей дѣлъ, забылъ.

— Конечно, у него столько дѣла.

— Значитъ, онъ самъ уже думалъ объ этомъ?

— По всей вѣроятности. Но дядя думаетъ совсѣмъ не такъ, какъ я ожидалъ. Кажется, онъ не находилъ возможнымъ сдѣлать что-нибудь для Максима Павловича.

— Неужели?