Джон Даймонд никогда не собирался с миром погрузиться в этот сон[210]
. Он покинул нас под гром орудий, ведь полемика, которую он так превосходно ведет на страницах “Змеиного масла”[211], занимала его до последнего дня работы назло... не столько часам, сколько самой крылатой колеснице времени. Он не был в ярости ни из-за гибнущего света, ни из-за своего проклятого рака, ни из-за жестокой судьбы. Какой в этом смысл, какое им до этого дело? Его мишени могли дрогнуть от попадания. Это мишени, по которым стоит бить изо всех сил, мишени, обезвредив которые, мы сделаем мир лучше: циничные шарлатаны (или откровенно глупые выдумщики), добычей которых становятся легковерные горемыки. И самое замечательное в том, что хотя этот доблестный человек умер, его орудия не замолчали. Он оставил после себя сильную огневую позицию. Эта опубликованная посмертно книга дает новый залп. Открыть огонь! Стрелять, стрелять без остановки!Часть V “Даже ряды тосканские... ”
Стивен Джей Гулд и я не утомляли разговорами солнце и не провожали его спать[212]
. Когда мы встречались, мы были достаточно любезны друг с другом, но было бы нечестно намекать, будто мы были близкими друзьями. О наших научных разногласиях написана целая книга — “Докинз против Гулда: выживание наиболее приспособленного” философа Кима Стирелни[213], а Эндрю Браун в своей книге “Дарвиновские войны: как глупые гены стали эгоистичными богами”[214] доходит даже до того, что делит современных дарвинистов на “гулдианцев” и “докинзианцев”. И все же, несмотря на наши разногласия, не только уважение к покойному заставляет меня включить в эту книгу раздел о Стивене Гулде, написанный во многом в положительном ключе.“И даже ряды тосканские... (Стив, с его потрясающей памятью, без труда закончил бы цитату)... невольно кричали ‘ура‘”[215]
. Маколей прославлял восторг, который в смертный час может объединять врагов[216]. “Враги” было бы слишком сильно сказано по поводу чисто научных разногласий, но “восторг” вполне подходит, и в очень многих вопросах мы стояли плечом к плечу. В своей рецензии на мою книгу “Восхождение на пик Невероятности”[217] Стив взывал к нашему чувству товарищества перед лицом общего врага, и я отвечал ему тем же:В этой важной и тяжелой битве за донесение до колеблющейся (если не откровенно враждебной) общественности идей дарвиновской эволюции и за разъяснение и красоты, и силы этого революционного представления о жизни я чувствую товарищеское единство с Ричардом Докинзом как своим соратником в общем деле.
Он никогда не стыдился своей нескромности, и я надеюсь, что мои читатели простят меня, если я поделюсь с ними тем примером, когда он был так любезен, что распространил ее и на меня: “Ричард и я — два автора, лучше всех пишущие об эволюции... ”[218]
За этим, конечно, следовало “но”, но я не буду на этом останавливаться.Приведенные здесь рецензии на книги, время выхода которых разделяли многие годы, демонстрируют то, в чем читатели, я надеюсь, увидят равное чувство товарищества, даже там, где я был настроен критически. Книга “Со времен Дарвина” была первым сборником знаменитых очерков Гулда, опубликованных в журнале “Нейчурал хистори”. Она задала тон всем десяти, и “язвительно восторженный” тон моей рецензии “Радоваться многообразию природы” тоже подошел бы для них всех.
Рецензия “Искусство развиваемого”, написанная в 1983 году, ранее не публиковалась. Она посвящена сразу двум книгам: “Республике Плутона” Питера Б. Медавара и третьему сборнику очерков Гулда из “Нейчурал хистори”. Она была заказана журналом “Нью-Йорк ревю оф букс”, но по каким-то причинам, которые я уже не могу вспомнить, публикация не состоялась. Много лет спустя я послал эту рецензию Стиву, и он выразил мне свое искреннее сожаление по поводу того, что она не была напечатана.
Медавар был для меня одним из интеллектуальных кумиров, так же как и для Гулда — в этом мы тоже были единодушны. Мой заголовок “Искусство развиваемого” соединяет название книги Медавара “Искусство объяснимого”[219]
с эволюцией развития, которой издавна интересовался Гулд.Книга “Удивительная жизнь”, на мой взгляд, прекрасна, но основана на заблуждении. Она также вводит в заблуждение других: ее горячая риторика подталкивает других авторов к нелепым выводам, идущим намного дальше, чем хотел бы доктор Гулд. Я подробно разработал эту тему в одной из глав своей книги “Расплетая радугу” — “Громоздкие туманные символы высокого романа”. Моя рецензия на саму “Удивительную жизнь” перепечатана здесь под заголовком “Галлюцигения, виваксия и их друзья”, который придумали редакторы “Санди телеграф”.