Читаем Капеллан дьявола: размышления о надежде, лжи, науке и любви полностью

Мемы, подобно генам, проходят отбор на фоне других мемов в мемофонде. Результатом этого отбора оказывается то, что группы взаимно совместимых мемов — коадаптивные меметические комплексы, или мемплексы, — сосуществуют в мозгу отдельного человека. Это связано не с тем, что отбор благоприятствовал им как группе, но с тем, что отбор склонен благоприятствовать каждому члену этой группы, когда в его среде преобладают другие ее члены. В точности то же может быть показано для генетического отбора. Каждый ген в генофонде составляет часть среды, играющей роль фона для естественного отбора других генов, и неудивительно, что естественный отбор благоприятствует генам, которые “сотрудничают”, конструируя высокоинтегрированные механизмы, которые мы называем организмами. По аналогии с коадаптивными генетическими комплексами, мемы, отбор которых проходит на фоне друг друга, “сотрудничают”, образуя мемплексы взаимной поддержки, поддерживая друг друга в пределах мемплекса, но проявляя враждебность по отношению к мемплексам-соперникам. Религии могут служить, вероятно, самыми убедительными примерами мемплексов, но это ни в коем случае не единственные примеры.

Меня иногда обвиняют в том, что я отступился от мемов, пал духом, сбавил тон, пересмотрел свои идеи. На самом деле мои первые идеи были скромнее, чем могло бы хотеться некоторым меме-тикам. Первоначальная миссия мема состояла в отрицании. Этот термин был введен в конце книги, которая в остальном, должно быть, казалась полностью посвященной превознесению эгоистичного гена как самого главного в эволюции, основной единицы отбора, того элемента иерархической системы жизни, на пользу которого, можно сказать, работают все адаптации. Был некоторый риск, что читатели неправильно поймут мою идею, подумав, что она касается исключительно генов как участков молекул ДНК. Предполагалось же, напротив, что ДНК оказалась в этой роли случайно, а подлинной единицей естественного отбора служит любого рода репликатор — любая единица, которая копируется с происходящими время от времени ошибками и обладает некоторым влиянием на вероятность собственной репликации. Генетический естественный отбор, в котором неодарвинизм видит движущую силу эволюции на этой планете, оказался лишь особым случаем более общего процесса, который я впоследствии окрестил “вселенским дарвинизмом”. Казалось бы, нам пришлось бы отправиться на другие планеты, чтобы найти какие-либо иные примеры. Но, может, незачем далеко ходить. Не может ли оказаться так, что новая разновидность дарвинистских репликаторов находится прямо у нас перед глазами? Здесь-то и был введен мем.

Тогда мне хватило бы и того, чтобы мем выполнил свою работу, просто убедив моих читателей, что ген — это лишь один особый случай, что его роль в пьесе вселенского дарвинизма могла бы сыграть любая единица во вселенной, соответствующая определению репликатора. Первоначальная цель мема была в том, чтобы сбить спесь с эгоистичного гена отрицанием его исключительности. Меня несколько встревожило значительное число читателей, воспринявших концепцию мема как самостоятельную теорию человеческой культуры, чтобы ее критиковать (несправедливо, учитывая скромность моих первоначальных намерений) либо чтобы завести ее намного дальше тех пределов, которые я тогда считал оправданными. Вот почему могло показаться, что я отступился от этой концепции.

Но я всегда был готов признать возможность того, что когда-нибудь на основе концепции мема может быть разработана полноценная гипотеза о природе человеческого разума, и я не знал, насколько амбициозным может оказаться такой проект. Мне очень приятно, что теперь другие занимаются его осуществлением[150].

Вирусы разума[151]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иная жизнь
Иная жизнь

Эта книга — откровения известного исследователя, академика, отдавшего себя разгадке самой большой тайны современности — НЛО, известной в простонародье как «летающие тарелки». Пройдя через годы поисков, заблуждений, озарений, пробившись через частокол унижений и карательных мер, переболев наивными представлениями о прилетах гипотетических инопланетян, автор приходит к неожиданному результату: человечество издавна существует, контролируется и эксплуатируется многоликой надгуманоидной формой жизни.В повествовании детективный сюжет (похищение людей, абсурдные встречи с пришельцами и т. п.) перемежается с репортерскими зарисовками, научно-популярными рассуждениями и даже стихами автора.

Владимир Ажажа , Владимир Георгиевич Ажажа

Альтернативные науки и научные теории / Прочая научная литература / Образование и наука
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла

Нам доступны лишь 4 процента Вселенной — а где остальные 96? Постоянны ли великие постоянные, а если постоянны, то почему они не постоянны? Что за чертовщина творится с жизнью на Марсе? Свобода воли — вещь, конечно, хорошая, правда, беспокоит один вопрос: эта самая «воля» — она чья? И так далее…Майкл Брукс не издевается над здравым смыслом, он лишь доводит этот «здравый смысл» до той грани, где самое интересное как раз и начинается. Великолепная книга, в которой поиск научной истины сближается с авантюризмом, а история научных авантюр оборачивается прогрессом самой науки. Не случайно один из критиков назвал Майкла Брукса «Индианой Джонсом в лабораторном халате».Майкл Брукс — британский ученый, писатель и научный журналист, блистательный популяризатор науки, консультант журнала «Нью сайентист».

Майкл Брукс

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное