Капеллан дьявола: размышления о надежде, лжи, науке и любви

0 том, что вино превращается во время причастия в кровь Христову в каком-то символическом или метафорическом смысле. Однако римско-католическая доктрина пресуществления заходит гораздо дальше. “Вся сущность” вина превращается в кровь Христову, и остающаяся видимость вина “просто случайна” и “не принадлежит никакой сущности”. Простыми словами пресуществлению учат так: вино “буквально” превращается в кровь Христову. Как в туманной аристотелевской, так и в более откровенной формулировке утверждать реальность пресуществления можно, лишь сильно искажая нормальные значения таких слов, как “сущность” и “буквально”. В том, чтобы давать словам новые определения, нет большого греха, но если мы используем в данном случае такие слова как “вся сущность” и “буквально”, то каким словом нам воспользоваться, когда нам действительно понадобится сказать, что что-то происходит на самом деле? Как заметил Энтони Кенни[159], описывая собственное недоумение по этому поводу в те годы, когда он учился в семинарии: “С тем же успехом моя пишущая машинка могла быть пресуществленным Бенджамином Дизраэли... ”

Католики, чья вера в непогрешимые авторитеты заставляет их признавать, что вино физически превращается в кровь, хотя это, по всей видимости, не так, назвают это таинством пресуществления. Стоит, видите ли, назвать это “таинством”, и все будет в порядке. По крайней мере, это работает для разума, хорошо подготовленного фоновой инфекцией. Точно такой же трюк порождает “тайну” Святой Троицы. Тайны нужны не для того, чтобы их разгадывали, а для того, чтобы внушать благоговейный трепет. Идея “тайны как блага” приходит на помощь католику, который в противном случае находил бы невыносимым требование верить в такой очевидный вздор, как пресуществление и триединство. И снова вера в тайну как благо образует замкнутый круг, ссылаясь сама на себя. Как мог бы сказать Дуглас Хофштадтер, сама таинственность этой веры подталкивает верующего к сохранению тайны.

Крайним проявлением симптома “тайны как блага” служит Тертуллианово Certum est quia impossibile est (“Несомненно, ибо невозможно”). Это путь к безумию. Здесь хочется вспомнить Белую Королеву Льюиса Кэрролла, которая на слова Алисы “Нельзя поверить в невозможное” возразила: “У тебя, наверно, просто мало практики. В твоем возрасте я всегда уделяла этому по полчаса в день. В иные дни мне даже удавалось поверить штук в шесть невозможных вещей до завтрака”. Или Электрического Монаха[160] Дугласа Адамса — трудосберегающий прибор, запрограммированный на то, чтобы верить за других, который умел “верить в такие вещи, что в них с трудом поверили бы даже в Солт-Лейк-Сити”[161] и в тот момент, когда его представляют читателю, верит, несмотря на все доказательства обратного, что все на свете окрашено в один и тот же оттенок розового. Но Белая Королева и Электрический Монах покажутся не столь забавными, если мы поймем, что эти виртуозы веры ничем не отличаются от реальных авторитетных богословов. “Поистине достойно веры, ибо нелепо” (тоже Тертуллиан). Сэр Томас Браун[162] цитирует Тертуллиана одобрительно и заходит еще дальше: “По моему суждению, в религии не хватает невозможного для активной веры” и “Я хотел бы упражнять свою веру на самом сложном, ибо доверие к обычным и видимым предметам есть не вера, но убеждение”[163]. У меня такое ощущение, что мы имеем здесь дело с чем-то более интересным, чем обычное сумасшествие или сюрреалистический вздор, — с чем-то, что сродни восхищению, которое мы испытываем, когда смотрим на жонглера-канатоходца. Как будто верующий получает дополнительный престиж за счет того, что ему удается верить в еще более абсурдные вещи, чем те, в которые удалось поверить его соперникам. Быть может, эти люди испытывают (упражняют) силу мышц своей веры, тренируясь верить в невозможное, чтобы им шутя давалась вера в те просто невероятные вещи, в которые их обычно призывают верить?

Пока я это писал, газета “Гардиан” (номер от 29 июля 1991 года) как раз привела прекрасный пример. Я нашел его в интервью с раввином, выполняющим диковинную работу по проверке кошерной чистоты пищевых продуктов вплоть до исходных источников их малейших ингредиентов. В тот момент он пребывал в мучительных раздумьях, ехать ли ему в Китай, чтобы досконально исследовать происхождение ментола, идущего на леденцы от кашля.