Капер

Маргарита ван Баерле и моя жена Моник носили траур по невестке. Не думаю, что обе горевали по Женевьеве. Многие женщины считают, что черное им к лицу, но в северных странах его не принято носить просто так. Ян уже шел на поправку. Он передвигался с помощью трости и слуги. Ранили его пикой. Сдуру подъехал слишком близко к испанской пехоте. В итоге потерял лошадь и чуть не расстался с жизнью.

— Клянусь, я найду и убью этого негодяя! — заверил меня шурин.

Несмотря на многочисленные измены жены, он все равно любил ее и был уверен, что и она его любит. Мне кажется, он приписывал Женевьеве достоинства своей матери, а себе — достоинства своего отца, как говорят, смелого воина.

Маргарита де Баерле отнеслась к его клятве серьезно.

Когда мы, удовлетворенные и расслабленные, лежали в ее спальне, просторной и светлой, со стенами, расписанными узорами в виде больших и ярких сине-красных цветов, она сказала:

— Этот человек (она ни разу при мне не назвала Свена Крюгера по имени) — наемный убийца. Ян с ним не справится.

Рита посмотрела мне в глаза. Они показались мне необычно мудрыми. Такие за одну жизнь, довольно сытую и спокойную, не приобретешь. Может, она тоже из будущего? Может, я не один шляюсь по эпохам? Проделывать это в женском теле, наверное, намного сложнее. Хотя, как знать…

— Я не хочу, чтобы мой сын погиб, — доносится до меня голос моей любовницы, возвращая в шестнадцатый век.

— Угу, — мычу я.

Если Маргарита ван Баерле из будущего, то правильно выбрала ангела-хранителя для своей семьи. Она хорошо меня знала, поэтому больше ни разу не заводила разговор на эту тему.

Шестнадцатый век историки, наверное, назовут «золотым веком» наемных убийц. У многих появились деньги и пропало желание самим рисковать. Есть спрос — есть предложение. В Голландии, стране торгашей, любой переход денег создает специализированную площадку. В Роттердаме неподалеку от Рыбного рынка есть таверна «Серебряная сельдь», которая является негласной биржей работников кинжала и яда. Есть мастера на все руки, есть узкие специалисты. Избить, сделать калекой, убить быстро, или медленно и мучительно, или так, чтобы приняли за болезнь. Последние были самыми дорогими. Мне нужен был специалист, так сказать, среднего ценового диапазона.

В таверне воняло скисшим пивом и табачным дымом, от которого я отвык. Показалось, что вернулся в пивнушку моей первой молодости. Курят обычно свернутые табачные листья, но видел уже и глиняные или деревянные трубки. Пока что курильщики в диковинку. Если такой идет по улице, за ним частенько бежит детвора и орет: «Горит! Потушите его!». За шестью длинными дубовыми столами со столешницами, потемневшими от времени, ерзанья рук и посуды, пролитого пива, а может, и крови, сидели небольшими группами или поодиночке человек двадцать. Свет, попадавший внутрь помещения через два узких окошка рядом со стойкой, почти не добирался до посетителей, отчего они казались безликими силуэтами. Только с расстояния метра два можно было разглядеть лицо. Может быть, именно поэтому таверну полюбили представители опасной и неблагодарной профессии.

Хозяин таверны — меланхоличный, полноватый блондин с круглым бородатым лицом, одетый в рубаху из плотного беленого полотна и темно-коричневый кожаный фартук, — стоял, положив пухлые белые руки на темно-коричневую, почти черную стойку. Справа от него выстроились трехъярусной пирамидой глиняные кружки емкость грамм в четыреста, а слева было широкое деревянное блюдо с хлебом, нарезанным тонкими ломтиками. На полу справа от него находилась дубовая бочка емкостью литров триста, наверное, с пивом. Стойка была покрыта тонким, едва ощущаемым слоем жира.

Я толкнул по ней медную монету, даут, равный двум пфеннигам, и сделал заказ:

— Две кружки.

Тавернщик небрежным жестом как бы смел монету со стойки, после чего взял с верхушки пирамиды две глиняные кружки.

Я — человек знатный, поэтому ждать не обязан. Заказ принесут туда, где сяду. Расположился напротив длинного и худого мужчины с вытянутым, лошадиным лицом, на котором коротко подстриженные, густые, светлые усы напоминали щетку. Одет в черный дублет, недорогой, без украшений, но чистый. У меня есть теория, что неряха никогда не сделает чисто работу, на выполнение которой есть всего одна попытка. Чем-то этот мужчина напомнил мне Хайнрица Дермонда, любителя двуручных мечей. Его кружка была почти пуста. Давно, наверное, сидит. И здесь, и без денег. На меня он посмотрел с деланным равнодушием, но длинные пальцы на коричневой рукоятке кружки напряглись и побелели.

Тавернщик принес и поставил две кружки пива передо мной. Пены на местном пиве пока маловато. Зато недолива не бывает.

— Сеньор перекусить не хочет? — елейным голосом спросил тавернщик.

Видать, опознал меня. Его бизнес держится на умении держать язык за зубами, так что ничего страшного в этом не было. Его угодливость не ускользнула от моего визами.

— Могу быстро пожарить рыбу или порезать селедку, — продолжил тавернщик.

Сегодня постный день. Меня уже накормили соленой селедкой на завтрак.