Капетинги и Франция

Обликом он в молодости напоминал своего деда, Людовика VI. В моральном плане, возможно, тоже. Он был довольно тучный, активный, боец. Потом, с приобретенным скоро опытом — он стал королем в 14 лет — и тяжелой болезнью, полученной на Святой Земле (болезнью, сопровождающейся сильным потением, как считает д-р Браше[49]), он стал человеком подозрительным, циничным, злокозненным, с преобладающей почти всегда болезненной нервозностью. Мало занимающийся премудростями — он не удосужился выучить латынь, — он обладал тем не менее умом практического порядка. Он был способен вынашивать великие замыслы, преследовать их с терпеливой энергией и успешно завершать. Его внук Людовик Святой, которому было девять лет, когда умер его дед, рассказал своему другу Жуанвилю разговор, который произошел у него с Филиппом-Августом: «Он мне говорил, что следует награждать своих людей, одних больше, других меньше, смотря по отправляемой ими службе, и он добавлял, что никто не может быть хорошим правителем своей земли, если не может смело, а также и жестко отказать в том, что мог бы дать»[50]. Тот же Жуанвиль, передавая последние слова, обращенные Людовиком Святым к своему сыну, заставляет его произнести: «Рассказывают о короле Филиппе, моем предке, что однажды один из его советников сказал ему, что люди Святой церкви причинили ему много несправедливости и бесчинств, заключающихся в том, что они отобрали его права и уменьшили его юрисдикцию, и просто удивительно, сколько он от них претерпел. И добрый король в самом деле ответил, что охотно верит, но учитывает доброту и куртуазность, коими его одарил Бог: так что он предпочитает лучше потерять право, чем иметь споры с людьми Святой церкви»[51].

Последние слова не содержат никакой иронии — ничто не указывает на это — и замечательно подтверждают первые. Филипп-Август — хозяин жесткий, но справедливый, даже с Богом. Он хочет, чтобы люди служили, он не представлял себе иной их функции, как служба. Он готов вознаградить за эту службу, но вознаграждение должно быть пропорционально службе.

Именно так должен думать и действовать великий король. Но должно привести пример его самого как наиболее преданного слуги своей короны. Так представлял себя Филипп-Август, особенно во второй половине своей жизни. Его активность неутомима, и, продолжая вести сложную дипломатическую игру, показывая себя храбрым, отважным и одновременно осторожным, он предпринимает работу по внутренней организации, определившей на века характер французского королевства.

Добавьте к этому, что ему везло. Стрела арбалетчика избавляет его от самого опасного противника, Ричарда Львиное Сердце; и это при том, что ему нельзя приписать ни малейшего участия в этом счастливом ударе судьбы. Добавьте к этому необузданную жестокость преемника Ричарда — Иоанна Безземельного, лично причастного к исчезновению юного Артура Бретонского, возможного противника, солидного и поддерживаемого знатью[52]. Неловкие действия самого Иоанна Безземельного восстановили против него знать английского королевства в тот момент, когда интервенция английского короля со всеми силами могла оказаться фатальной для Капетинга. Наконец, вето Иннокентия III помешало ему лично броситься в рискованную авантюру завоевания Англии, однако политика того же папы повернула на альбигойский Юг наиболее авантюрные элементы Севера и Луары, заставив их завоевать его для французского короля.

Все эти выгоды, предоставляемые ему судьбой, оказывались для Филиппа-Августа случайностью, которой следовало было воспользоваться. Это и была «доброта и куртуазность, дарованные Богом». Он превратил их в обычай. Удивительно наблюдать за его дипломатией, действующей между Артуром и Иоанном Безземельным, воздействующей па английских баронов и ловко маневрирующей между дипломатией Святого престола. Этот человек действия, этот храбрый рыцарь, ведущий себя героически при Бувине, сумел ловко, то есть со всей силой юридических аргументов, извлечь все выгоды, предоставляемые ему феодальным правом.

Эта всепоглощающая активность, ловкость в использовании благоприятных случаев принесла удивительные результаты. В сорок два года французский король становится хозяином обширного домена, в котором эффективно осуществляется его власть. Как вполне справедливо отметил один из лучших историков этого периода, слова Людовика Святого «во Франции только один король» сказаны под конец правления Филиппа-Августа[53]. И можно добавить, благодаря Филиппу-Августу.

Этот стремительный подъем капетингского королевства, благодаря тяжкому труду великого короля и обстоятельствам, мог быть эфемерным, если бы преемники Филиппа-Августа оказались посредственными или неумелыми государями. Но, кажется, начиная с этого суверена, капетингская семья с его примером перед глазами не смогла больше компрометировать его труды. Впрочем, среди королей-преемников Филиппа было мало посредственных, но есть великие.