Капетинги. История династии (987–1328)

Эд Блуаский недолго оставался союзником короля, которого стремился ослабить всеми возможными способами. Он напал на Бушара Вандомского, преданного сторонника Гуго, и захватил Мелен, воспользовавшись изменой шателена, охранявшего замок от имени Бушара (991 г.). Как мы видели, это нападение привело к созданию коалиции из короля, графа Фулька Анжуйского и герцога Нормандского Ричарда наряду с Бушаром. Мелен был отбит, Эд побежден. Но он перенес поле битвы в Бретань: один из его верных людей завладел Нантом, который в свою очередь взял Фульк Нерра в 992 г. Разбитый на всех фронтах, Эд Блуаский сумел выправить положение, добившись союза с графом Фландрии, герцогом Аквитанским и даже герцогом Нормандским. Все они так или иначе боялись роста анжуйского могущества. Войска противников сошлись в Анжу зимой 995–996 гг. Война прекратилась со смертью двух главных соперников, которые оба были больны: Эд умер в марте 996 г. а Гуго Капет в конце ноября того же года. Короля, скончавшегося в замке неподалеку от Шартра, похоронили в Сен-Дени, где гробниц Робертинов, ставших светскими аббатами этого монастыря, уже становилось больше, чем могил Каролингов.

Роберт Благочестивый (996–1031)

Король и его образ

Образованный и набожный король

Родившийся в 970 г. в Орлеане — этот город станет его излюбленной резиденцией, — Роберт был единственным сыном короля Гуго и Аделаиды, принадлежавшей к семейству герцогов Аквитании. Он учился в Реймсе в то время, когда там преподавал Герберт, величайший ученый Запада. Более глубокое образование, чем у большинства светских магнатов той эпохи, позволило Роберту выглядеть книжником в глазах его подданных и даже хрониста Рихера, который и сам был эрудированным человеком. Как свидетельствует его прозвище, Роберт также был образцовым христианином, который во множестве совершал акты благочестия. Наиболее заметным следствием этих двух граней его личности — интеллектуальных интересов и религиозного рвения — было грубое вмешательство Роберта в дело об орлеанских еретиках. В 1022 г. он приказал судить и приговорить к сожжению на спешно созванном собрании епископов тринадцать или четырнадцать клириков Орлеана, в том числе почтенных и ученых каноников, преподавателей школ этого города, который тогда был одним из интеллектуальных центров Запада, и даже исповедника королевы. Подсудимых обвиняли в том, что они высказывали взгляды, расходящиеся с ортодоксальным вероучением, что случалось крайне редко в то время: по их мнению, благодать не снисходила на человека в миг крещения, грех не мог быть искуплен, а освящение облатки ничего не давало. Нет никаких сомнений, что именно король настаивал на наказании и требовал, чтобы оно было как можно более суровым. Чтобы понять это, достаточно сравнить данное дело с тем, что имело место сорока годами позже. Около 1066 г. прославленный турский преподаватель по имени Беренгарий вызвал новый скандал, проповедуя еретическую доктрину евхаристии: но он не подвергся никакому осуждению[37].

Король в зеркале благожелательной историографии

Гельго, монах из Флери, создал в своей «Жизни Роберта Благочестивого» портрет практически совершенного короля[38]: ученый, благочестивый, друг священников, милосердный с бедняками, радеющий о благе государства, а также хороший воин. В отличие от его отца и ближайших наследников, для Роберта нашелся биограф: писал с легким уклоном в агиографию, но при этом не проявил особого литературного таланта. Гельго трудился — можно было бы прибавить: естественно — в аббатстве, которое в XI в. было главной мастерской, где перо и мысль были поставлены на службу монархии[39]. Рихер также вкратце набросал благожелательный портрет короля. Рауль Глабер называет его мудрым и образованным государем, а Адемар Шабаннский отмечает его благочестие. Современные Роберту хронисты в общем выводят его образ в положительных тонах. От Гельго мы знаем, как первый Капетинг прикасался к золотушным; если точнее, Роберт исцелял прикосновением «язвы больных» — выражение, которое, без сомнения, обозначает проказу. Роберт также поцеловал прокаженного — жест, который спустя два столетия станет пробным камнем для святости Франциска Ассизского и Людовика IX. Ле Гофф показал, как «Жизнь» Гельго сделала из Роберта «первый и лучший набросок того идеального образа, который во всей полноте воплотил Людовик Святой»[40].