Капетинги. История династии (987–1328)

Это впечатление упадка королевского влияния начиная с конца правления Роберта, которое списки имен внизу грамот, как кажется, передают, можно сказать, механически, стало классическим во французской историографии после работ Лемаринье. Но недавно Оливье Гюйотжаннен внес коррективы, которые позволяют по-иному взглянуть на суть произошедшего[45]: увеличение имен, присутствовавших под королевскими дипломами, и понизившийся социальный уровень заверителей объясняются эволюцией дипломатической практики, а не стремительным изменением королевского окружения. Одни акты повседневного управления доменом обычно подписывали представители постоянного окружения короля, включая персонажей относительно низкого ранга. В дипломах имена присутствовавших добавлял сам бенефициар. Именно так дело обстоит как раз с дипломом от 1028 г., которым Лемаринье датирует рост подписей и понижение социального уровня части заверителей. К тому же половина дипломов составлялась самими получателями, а канцелярия добавляла лишь королевскую монограмму и печать. Таким образом, добрая часть выводов Лемаринье во многом утратила свою силу. Вдобавок дипломатическое качество актов Роберта Благочестивого свидетельствует о сохранении традиций канцелярии, напрямую связанных с каролингскими наследием. Сравнение же с актами, составленными в княжествах, где, как предполагается, центральная власть удержала свои позиции, — например, Нормандии, — показывает, что там дипломатическая практика эволюционирует в том же направлении. Например, у герцога Нормандии не было настоящей канцелярии, поэтому можно усомниться в справедливости утверждения, согласно которому качество и количество производимой канцелярией документации идут вровень с властью князя, на которого она работает. Таким образом, изменения, произошедшие в королевских актах начиная с конца правления Роберта, не служат показателем — по крайней мере, таким прямым, как считал Лемаринье, — упадка королевской власти. В действительности канцелярия начинает вносить список присутствующих в выпускаемые ею акты лишь при Филиппе I, после 1060 г. Но иерархия подписей, так же как и все, что известно о функционировании двора того времени, позволяет отклонить гипотезу, согласно которой эта новая практика отражает простой и недвусмысленный упадок власти короля и ослабление позиции королевской канцелярии. В общем, если принять выводы Гюйотжаннена — основанные на более обстоятельной работе с оригинальными документами, нежели выводы Ламаринье, — получается, что королевская дипломатика на протяжении всего царствования Роберта II, и даже всего XI в., отражает непоколебимое осознание королевского главенства и сана. Она сохранила и даже возродила черты, свойственные каролингским актам; изменения, затронувшие дипломатику, были надлежащим образом продуманы в недрах канцелярий и не означали никакого институционального провала, «Первое впечатление об анархии было вызвано лишь ошибкой в перспективе»[46].

Деятельность Роберта Благочестивого за пределами королевского домена: иллюзии и реальные дела

Роберт был первым капетингским королем, кто рискнул отправиться далеко на земли к югу от Луары — и последним из них, кто пошел на этот шаг в XI в. Согласно Гельго, основная цель его путешествия заключалась в том, чтобы поклониться самым почитаемым реликвиям Южной Франции, и в этой поездке король добрался до самой Тулузы. Документация не дает нам никакого основания считать, что эта поездка имела какие-либо политические последствия: контакты короля с правителями юга остались редкими, и отношения их были лишены какой-либо сердечности. Аквитанский герцог Вильгельм V без обиняков заявил о «никчемности короля» (vilitas regis) — в письме, которое по ошибке попалось на глаза Роберту[47]. К счастью для Роберта, корона Италии так и не досталась Вильгельму V; но прежде того сам Роберт мудро от нее отказался, когда в 1002 г. итальянцы, желавшие порвать со своей зависимостью от Германии, предложили эту корону ему самому.