После документального просвета, благодаря которому Роберт обретает черты некоторой человечности, мы сталкиваемся с жестокой нехваткой источников, когда переходим к правлению Генриха I. Не написано ни одной его биографии, и, упоминая о нем, все хронисты ограничиваются несколькими условными фразами, воспевающими его воинскую доблесть и энергию: «живой ум и деятельный» у Рауля Глабера, «отважный воитель, достойный королевства под его началом» — у другого хрониста, «очень деятельный» — у третьего[49]
. Понятно, что перед лицом таких разочаровывающих портретов Жан Дондт признает, что Генрих «остается призрачной фигурой для историков»[50]. Дипломатическая документация не может восполнить лакуны; деятельность королевской канцелярии не превышает самого низкого уровня, достигнутого при Роберте II: от двадцати восьми лет правления, сохранилось шестьдесят два диплома. Акты Генриха, как и его предшественников, стали объектом кропотливого просопографического анализа Жана-Франсуа Лемаринье и современной переоценки Оливье Гюйотжаннена[51]. За исключением этих великолепных работ царствование Генриха не привлекало медиевистов; слишком далекое от 987-го и тысячного года, оно к тому же осталось в стороне от памятных юбилеев и дебатов, которые на протяжении последнего десятилетия осветили предыдущие правления.Король, который должен был стать герцогом
Наследование престола, однако, прошло беспрепятственно; на самом деле сложности имели место раньше, когда король сделал своего сына соправителем вопреки сопротивлению королевы. Известно, что Генрих, второй сын короля, не был предназначен для того, чтобы ему наследовать, но должен был стать бургундским герцогом после смерти своего дяди. Уже его имя указывает — как это было в обычае у крупных семейств того времени — на уготованную ему судьбу: он получил имя своего дяди, Генриха, тогда как его старшего брата, которому предстояло стать королем, назвали Гуго — как его деда Гуго Капета. После смерти Гуго Генрих заменил его в качестве наследника трона, несмотря на противодействие матери. Заметим мимоходом, что имя Генрих, которому суждено было остаться редким у французских королей, было именем германских королей: хотя в ту эпоху имя «Генрих» было обиходным, но оно также входило в список имен семейства Оттонов; оно перешло к Капетингам, когда Гуго Великий женился на сестре Оттона I[52]
.Императорский брак и русская свадьба
В политике Генриха I, почти полностью занятого отношениями с соседними княжествами, матримониальные дела принадлежали к тем редким случаям, когда все еще вспоминали о королевском достоинстве. Первый брачный проект, с дочерью императора Конрада И, Матильдой, сорвался из-за смерти невесты (1034 г.). Тогда король взял в жены племянницу императора, другую Матильду, которая умерла бездетной в 1044 г. Этот союз относится ко времени, когда Генрих поддерживал регулярные дипломатические контакты с императором. Но, чтобы понять реальное значение этого брака, не стоит забывать, что граф Анжуйский также в это время женился на представительнице императорского семейства: даже по этим престижным бракам четко видно, что король не возвышался над своими вассалами.
После смерти Матильды Генрих женился на русской княжне Анне, дочери киевского князя Ярослава Мудрого. Для Ярослава французский брак был одним из составляющих матримониальной политики на международном уровне, включавшей в себя брачные союзы с королями Норвегии, Польши, Венгрии и даже с византийским императором. Он уже безуспешно пытался выдать Анну замуж за императора Генриха III. Французское посольство, отправленное в Киев, привезло княжну в 1049 г., и свадьба была отпразднована в 1051 г. У Генриха и Анны родилось трое детей: Филипп, Роберт — он умрет юным — и Гуго, который станет графом Вермандуа. Имя Анны никогда не появляется в королевских дипломах, даже не упоминается об ее присутствии на коронации Филиппа. Только после смерти Генриха и ее повторного замужества за одним французским сеньором имя Анны всплывает в документации.
Королевская власть на дне
По всеобщему мнению, плохо документированное и изученное царствование Генриха было временем наибольшего бессилия капетингской монархии; даже в новых исследованиях, которые предлагают более позитивный взгляд на королевскую власть в XI в., центральные десятилетия остаются самыми темными.
Упадок королевской власти становится особенно заметным, если взглянуть на него в сравнительной перспективе: ведь именно в это время Фландрия, Нормандия, Анжу начали набирать силу после блужданий начала столетия; княжеская власть опиралась на зародыш администрации, подавляла независимость владельцев замков, встраивая их в вассальную иерархию, и заставляла соблюдать мир. По всем этим пунктам королевский домен заметно отставал.