Мощным оружием средневековых крестьян в победоносной борьбе с природой куда в большей мере была их численность, чем орудия труда. Великие расчистки пришлись на долгую стадию демографического роста, став также самым наглядным его показателем. Ведь до XIII в. ни один текст не дает конкретных сведений по демографии, и едва ли можно отваживаться на какие-то глобальные оценки для времен до появления первого важнейшего налогового документа — знаменитой «Описи очагов» 1328 г., перечислившей семьи большей части Французского королевства. В предыдущем веке было проведено несколько аналогичных переписей, прояснивших положение в более или менее обширных областях — в епархиях Байе (конец XII в.), Руанской (около 1240 г.), Шартрской (1250–1272), окрестностях Бона (1285 г.), в Провансе (1315 г.). Все они имеют особенности, но создают единый образ «целой» страны, население которой — возможно, 16 или 17 млн жителей — было распределено очень неравномерно, несмотря на массовые миграции, за счет которых уже два века избыток людей перемещался в самые незаселенные области. Северная часть Французского королевства имела намного большую среднюю плотность населения, чем Юг, и для мест, разделенных несколькими километрами, контраст мог быть очень велик. Так, люди сосредотачивались на Лангедокской равнине между побережьем и внутренними горными районами, в равной мере пустынными. В Нормандии население побережья и районов, заселенных очень давно, и так уже очень плотное, росло быстрей, чем в остальной ее части. В большинстве регионов демографический рост снизился с середины или конца XIII в., потому что производство продуктов питания больше расти не могло. В 1315–1318 г. из-за нескольких очень неурожайных лет снова начался голод. Сокрушительный удар по численности населения, и без того уязвимого, нанесли чума и Столетняя война. Но некоторые регионы, например Лангедок, Прованс и вообще Юг, как будто не испытали кризиса, и их подъем продолжался до середины XIV в.
Если можно набросать картину положения, в каком находилось население Франции в конце капетингского периода, и даже сказать несколько слов о тенденциях, направлявших тогда его развитие, то точно объяснить, как оно вышло на эту стадию, трудно. В отсутствие общих документов типа переписей населения можно привести только очень обобщенные сведения, которые отчасти подтверждаются некоторыми отдельными, очень ненадежными данными (например, реконструкцией смены поколений в нескольких сотнях пикардийских или тарантских семейств). Бесспорно, что до середины XIII в. демографический рост не знал тяжелых спадов и, напротив, убыстрялся. Несмотря на «навязчивый страх голода» (
Другое утверждение, не вызывающее сомнений: подъем начался везде раньше конца XI в., иногда с X в.; впрочем, в южной половине страны — от Шаранты до Оверни, Аквитании и Нижнего Лангедока — население, похоже, уже имело высокую плотность и было сравнительно динамичным, когда начался великий рост. В других местах контраст между этим ростом и предшествующей ситуацией был более явным, но состояние источников не позволяет высказываться определенно. До недавних времен считали, что каролингские экономика и демография пребывали в застое или, в лучшем случае, наблюдались «подземные толчки»[101]
, предварявшие начало большого подъема. Сегодня историки дружно согласились сдвинуть первые проявления демографического роста и подъема сельского хозяйства в Западной Европе на несколько веков назад и счесть первым толчком потепление климата, начавшееся в VIII в. и позволившее на несколько веков существенно повысить урожаи. Наиболее благоприятными природные условия были с X в. по конец XII в., когда и был дан решающий импульс, поддержанный распространением технических новшеств.