Капитал (сборник)

Мы осторожно, будто нас могли услышать за бушующей музыкой, чокнулись и сделали по быстрому глотку.

– Только Абрамычу не говори, – Ксюхины глаза нехорошо блеснули. – Он подстраховщик и ссыкун, а фиг ли скрывать!

– Ну?

– Ты правильно назвал себя осеменителем. Завтра тебе идти к Ольге, а потом к десяти другим. Или двадцати. И к здоровым тёткам в том числе.

Я упал на единственный стул.

– Кроме чистого, золотого капитала мы плодим капитал серебряный, – говорила Ксюха. – Старые осеменители, – у нас их четверо, – сделали своё дело. Дети ж должны быть от разных отцов, и не только Ураловские. Другим женщинам тоже надо оздоровлять потомство.

Она замолчала. В дверь билась музыка. Коньяк в моей руке чувствовал мой пульс и вздрагивал мелкой рябью.

– Отныне ты знаешь все свои обязанности, – Ксюха кисло улыбнулась. – Могу я, по-твоему, чуток приревновать? Имею право?

– Чуток? Пожалуй, ты имеешь право пристрелить меня.

– Думала. Но получится, что ни себе ни людям.

– Догадываюсь, что со взрослыми дамами придётся не по разу, – я махнул в себя весь бокал. – Хух! Всё-таки возраст.

– Может быть, год будешь трудиться или дольше.

– С другой стороны, – я потянулся до хруста в спине и стуле, – работа интересная…

– Свинья! – Ксюха жарко покраснела.

– И от вашего завода смогу отлынивать. Скажу, устал, силы нужны. Никто не поспорит. Да я здесь устроюсь, как граф! Довольно патриотизма, пора жить в своё удовольствие.

– Свинья! – Ксюха подпрыгнула, выказав родство с командиром роты ангельского легиона. – Ты мне первой сделаешь ребёнка! Прямо сейчас!

– Мы же раньше…

– Я предохранялась. Ты тогда ещё не прошёл проверку на живучесть.

– Сразу бы и проверили. Чего тянули?

– До тебя Сашка семерых проверял, и всякий раз точно в голову. С тобой решили не спешить.

– Неужто я бессмертный?

– Захотел! Со второго-третьего выстрела тебя можно убить. И не заговаривай меня! Я хочу раньше уралихи…

Ксюха легла грудью на стол, выпятила зад, и в это время оборвалась музыка.

– Не мешаем друг другу! Строимся по взводам! – заполонил столовую голос Абрамыча. – Первый взвод, шагом марш на выход! Второй взвод…

– Нападение, – сказала Ксюха, выпрямляясь. – Что-то они рано сегодня. До полуночи ещё час. Не к добру.

Мы вышли.

Абрамыч, размахивая рацией, строил женщин:

– Курицы, бля! Завтра строевую подготовку вам устрою. Уралова, ты-то! Ты-то! Вставай в конец, если не помнишь своего места. На выход, пизды!

– Абрамыч! – позвала Ксюха.

– Вы здесь? – он подпрыгнул выше обычного. – Я ёбну вас обоих, ей-богу! Ксюша, блудня, бери Ваньку и бегом на седьмой участок!

– Штурмуют ворота, – шипела в его руке рация, – как большевики Зимний.

5. Боевое крещение

Седьмой участок тянулся вдоль парка.

– Абрамыч специально послал нас сюда, – тихо, одним паром изо рта, говорила Ксюха. – Никогда здесь не назначалось усиление.

Ворота теперь находились в километре от нас, в противоположном конце звезды. Там мягко ухала стрельба, и, казалось, что наступил Новый год, народ радуется, пускает салюты, а мы, двое, никем не позваны.

По одну сторону от нас спал парк. Сосны сквозь сон скрипуче всхлипывали и качали заиндевевшими шевелюрами. Черный мороз кусал их.

По другую сторону возвышалась безразличная к холоду бетонная стена.

– За ней чистое поле, – поучала Ксюха. – Оно хорошо просматривается часовым. Никто не полезет, а если и полезет, то зря.

Мы шли друг за дружкой по узкой тропинке, Ксюха впереди. Во мне не осталось ни косточки, которая бы не промёрзла до хрустального звона.

Раза три мы проходили мимо вышки, и Ксюха приветственно взмахивала рукой часовому. Тот не отвечал ей, молодец. Нёс службу согласно уставу, «ни на что не отвлекаясь».

– Нет, не представляю жизни у вас, – бубнил я в поднятый ворот. – Шутки шутками, но не представляю. Странные вы.

– Привыкнешь, понравится, – густо парила Ксюха. – У нас весело. Много праздников, много вольностей. Много любви. Больше, чем в обычной жизни.

– За любовь отвечают осеменители?

– При чём тут они? У нас мальчики с мальчиками, девочки с девочками.

Моя нога соскользнула с тропинки, и я рухнул лицом в сугроб. Руки остались в карманах.

– Повтори, – сплюнув снег, прохрипел я.

– Вставай, чучело! – Ксюха переломилась от смеха. – Что повторить-то? Про любовь? Привыкай, у нас это нормально. Даже рекомендуется. Даже обязательно.

Я выкарабкался из снега, набрав его за воротник.

– Скажи, что врёшь, – шагнул я к ней, не отряхаясь, – или побью.

– Ничего не шучу, – она заблаговременно сжала кулаки. – Не паникуй ты. Тебя никто неволить не станет. И вообще, мог бы сам догадаться. Во-первых, того требует чёртова кровь, а во-вторых, нельзя нам плодить себе подобных. Наша цель – ангельский капитал.

– Хочешь сказать, все мужчины, которых я сегодня видел…

– Кроме осеменителей, – Ксюха виновато улыбнулась. – Надо будет вам познакомиться.

– Ну а брат твой, Сашка?

– Сашка мой порядочный! Ты про него гадостей не думай, – ответила она басовито. – Он не блядун, как многие здесь, он однолюб. У него уже три года парень из второго взвода. На них приятно посмотреть. Увидишь, согласишься.

– А Абрамыч, отец ваш?