Капитал (сборник)

– Ооо, вот это блядун так блядун! Но только, когда выпьет, а пьёт он раз в полгода. За ним надо день и ночь смотреть, чтобы в Новый Ерусалимск не сбежал.

– Зачем в Новый Ерусалимск?

– Мужиков снимать, зачем ещё ходят.

– Тьфу! – я сорвал с себя шапку и бросил её под ноги. – Угораздило меня попасть к вам. Ты-то у меня хоть без этого?

– Без! – Ксюха самодовольно задрала подбородок. – До тебя я жила с женщиной старше меня на десять лет, но мне было скучно. Моё – чтобы с мужчиной.

– Чем же вы лучше их? – я вскинул руку, показывая за стену забора.

– Ванька! – Ксюха щёлкнула зубами. – Начинай сам понимать. Мы пытаемся исправиться и народить новое поколение, которое будет не такое, как мы. Капитал!

У неё затряслись губы. Голос сорвался на хрип. Она царапала перед моим лицом ногтями воздух, и пар из её рта вырывался горячий.

– Извращения – цветочки, Вань. Ты не знаешь, как это, когда в тебе просыпается живая чертовщина. Да ты и ангела-то пока не ощутил в себе.

– Ксюш, остынь, – попросил я. – Вроде бы, сытая…

– Хочешь, расскажу, как оно? – она рванула ворот своего кителя, и мне в щёку попала пуговица. – Ходишь, особенно, если натощак, улыбаешься и мечтаешь: вот бы украсть ребёночка годков трёх, связать его…

– Замолчи! – у меня свело челюсть, и голос мой изменился, завибрировал.

– Ты спрашиваешь, я отвечаю, – Ксюха отвернулась от меня и пошла дальше по тропе. – Пойми, нам не спастись ни при жизни, ни на том свете. Что делать? В церковь идти? Попам руки целовать?

– Ангельские гены разве не помогают?

– Неа. Мало. Они слабые, – Ксюха вздохнула, и пар вышел из неё прозрачный, медленный. – Вентиляторы, да, помогают на время, очищают. Тихо!

Она остановилась и задержала дыхание. Пар исчез.

От забора в сторону парка бежали по снегу следы двух человек, а наверху самого забора торчали, как чертополох, обрывки колючей проволоки.

– Я рацию не взяла… – шепнула Ксюха. – Ты дорогу помнишь? Беги, сообщи!

– И тебя оставить? – моё сердце переключилось на высокую передачу и погнало кровь вдвое быстрее. – Их двое, нас полтора. Справимся.

Я вынул из кобуры пистолет, снял его с предохранителя. Пальцы потно скользили, в них появился электрический зуд.

– Полтора? – прошипела Ксюха, направив в сторону парка тульский Токарев.

На миг я вспомнил другую Ксюху. С которой учился в школе милиции. Единственная девчонка в группе, она стреляла из ТТ лучше пацанов. Укладывала тяжёлые, как мысли об убийстве, пули в центр мишени, одну на другую.

В парк мы тронулись плечом к плечу. Немые, чуткие.

– Что надо делать, когда найдём их? Задерживать? – не утерпел я, спросил.

– Стреляй на поражение. Не думай ни секунды, – получил чёткий инструктаж.

Слова мы произносили без дыхания, отчего со стороны могло показаться, что нам хочется пить и слиплось в горле.

Снег лежал недавний, проминался тихо, как вата, хотя и слабый хруст портил нам радиофон, создавал помехи, за которыми легко было пропустить жизненно важный FM-сигнал. Звуки дальних выстрелов, долетавшие до нас на длинных АМ-волнах, мы игнорировали, не слышали их.

Тьма в парке царила чернее ночи. Деревья приходилось определять как на глаз, таки на ощупь.

– Если часовой не заметил их, значит они в маскировке, одеты в белое, – проговорил я в самое Ксюхино ухо. – Сейчас, в темноте, мы увидим их раньше, чем они нас.

Ксюха судорожно вздохнула.

Мы замирали после каждого шага, и тишина, будто пёрышко, щекотала барабанные перепонки.

Следы тянулись прямо, уверенно, а если и меняли направление, то под строгими углами, словно диверсанты бежали днём и с компасом.

Страх мой забился в кишки, урчал там, намекая: «Ты не забывай про меня, я с тобой».

Иная погода стояла в груди. Беззвучно хохотали лёгкие. Сердце раскалилось до того, что при ударах обжигало рёбра. Я испытывал боевой азарт, который подобен оргазму. Его можно ощущать, но потом нельзя ощутимо вспомнить.

Сосны впереди осветились. Парк заканчивался.

– Понятно! – шепнула Ксюха. – Они у продовольственного склада. Быстрее!

Мы остановились на грани фонарного света и парковой тьмы. В метрах двадцати от нас под дверью длинного одноэтажного здания сидели на корточках и отрывисто лаялись два человека.

– Ебучая зажигалка! Пьезовая, хули. Снег попал, когда ползли по полю.

– У меня обычная и тоже хуй зажжёшь! Промокла.

Перед ними стояла вереница бутылок с торчащей из горлышек ветошью.

– Ты стреляешь в левого, я – в правого, – невыносимо спокойно произнесла Ксюха. – В бутылки, смотри, не попади.

Страх поднялся из кишок к груди и повис на сердце, вцепившись в него когтистыми лапками. У меня перехватило дыхание, но бояться было уже поздно.

Ксюха передёрнула затвор своего ТТ. Господи, благослови!

… Мой опрокинулся навзничь, будто раньше репетировал, а Ксюхин стоял растерянный, опустив руки. Я переключился на него и уронил двумя выстрелами.

Позже выяснилось, что Ксюха прошила его тремя пулями. Впервые я увидел своими глазами волшебное действие ТТ, когда расстрелянный человек не знает, что он расстрелян.

– Врод-де, поп-пали, – заикаясь, произнесла Ксюха.