Капиталистическое отчуждение труда и кризис современной цивилизации

Подведем некоторые итоги, поместив проблему в историко-географический контекст. Капитализм изначально эксплуатировал гендерное неравенство, как и все прочие виды неравенств, основанных на аскриптивных статусах (связанных с расой, национальностью, возрастом и т. д.). Наблюдаемое с середины XIX века снижение процента работающих женщин в развитых странах ядра капиталистической миросистемы было вызвано не заботой о женщине-матери, а стремлением получить максимальную прибыль от интенсификации труда каждого работника в условиях ограниченного количества рабочих мест. Именно такой подход мы наблюдаем уже во второй половине ХХ века в быстро индустриализирующихся странах Азии, например в Южной Корее. С этим же связан и резкий рост женской безработицы во время рыночных реформ в странах бывшего СССР. Женщина оказывается в капкане двойного отчуждения, когда ее эксплуатируют в качестве более дешевой рабочей силы и одновременно не признают полноценным работником, когда у нее меньше зарплата, меньше возможностей для карьерного роста и больше нагрузка на работе и дома, когда постоянно приходится доказывать свой профессиональный статус и свое соответствие роли «настоящей женщины». Такое усиление гендерного неравенства особенно наглядно проявляется в неустойчивых экономиках стран полупериферии и достаточно индустриализированной периферии капиталистической миросистемы, например, в России, на Украине, в Индии, в странах Латинской Америки. В идеологии и ментальности мужской части населения этих стран формируются представления о неком биологическом превосходстве мужчин, получившие в латиноамериканской культуре название «мачизм». В условиях грозящего обществу в связи с комплексной автоматизацией производства резкого роста безработицы и кризиса традиционной структуры специальностей мачизм становится серьезным фактором нарастания конфликтности.

Одновременно в связи с общим ростом производительности труда во всех более или менее развитых странах наблюдается разрастание сферы услуг, имеющее для гендерногого неравенства двойственные последствия. С одной стороны, благодаря той же бытовой технике и пищевым полуфабрикатам домашний труд женщин значительно упрощается, появляется возможность частичной взаимозамены женщин и мужчин в домашнем хозяйстве и более активного привлечения женщин к общественному производству, в том числе и в самой сфере услуг, где создание новых рабочих мест обычно не требует таких капиталовложений, как в промышленности. С другой стороны, новые рабочие места часто не требуют особой квалификации (например, на предприятиях быстрого питания, в торговых сетях) и заполняются преимущественно женщинами (а в развитых странах и регионах – еще и иммигрантами). Работа здесь, как правило, весьма далека от творческой и часто плохо оплачивается. Таким образом, гендерное неравенство в условиях отчуждения труда резко усиливается, что и породило в странах Запада такое явление, как феминизм. Даже в тех случаях, когда женщины прорываются на какие-то вершины экономической или политической власти, становятся руководителями, они вынуждены играть по «мужским» правилам, и часто такие женщины-руководители более склонны к принятию жестких решений, чем мужчины. Общая «тестостеронность» систем управления, таким образом, только нарастает, что в условиях усиления страха перед безработицей, консъюмеризма и общей неустойчивости социальных связей также чревато серьезными конфликтами. Одновременно в средней и нижней части мужской иерархии может наблюдаться резкий рост безответственной агрессивности, часто разнонаправленной и замешанной на мачизме.

Французский социолог П. Бурдье писал: «Предварительным условием освобождения женщин является настоящий коллективный контроль за социальными механизмами господства, заставляющими воспринимать культуру, то есть аскезу и сублимацию, в которой и посредством которой формируется человечество, исключительно как социальное различие, устанавливаемое в противоположность тому, что понимается как природа, которая в действительности есть не что иное, как натурализованная судьба доминируемых групп (женщин, бедных, колонизованных, наций-изгоев и т. п.)» [16, 353–354]. Но возможно ли такое при капитализме? Да и одного осознания, думается, маловато.

По мнению автора, современное общество все более нуждается в переходе к новому способу производства, связанному с общественным управлением средствами производства, с признанием за каждым права на труд и на творческое развитие личности. Такая экономика и политика требуют отказа от безработицы и от признания прибыли единственным критерием эффективности, а в межличностных отношениях базируется на умении договариваться, искать положительные качества в каждом члене социума. Данные качества традиционно считаются «женскими». И здесь, думается, и заложена возможность для будущего союза коммунистических и феминистских движений. Конечно, гендерное неравенство значительно старше капитализма и вряд ли исчезнет вместе с ним. Но нужен первый шаг.