Капиталисты поневоле

Под угрозой военного террора крестьяне были вынуждены платить налоги, которые повышались в абсолютном исчислении, как и в доле от всего сельскохозяйственного производства, тем самым удваивая официальный доход и повышая ренты за многие поместья на большей части территории Франции в десятилетия, последовавшие за Фрондой (Dontenwill, 1973; Jacqart, 1974; Mireaux, 1958; Venard, 1957; Wood, 1980). Как утверждает Перри Андерсон (1974), перемещение вверх феодальной военной силы, образование провинциальных войск под командой эмиссаров от королевского двора повысили абсолютную и относительную сверхприбыль, получаемую с крестьянства. Тем не менее этот сдвиг в организации военных сил был скорее вызван стратегией продаж, осуществляемой некоторыми аристократическими фракциями, желавшими получить власть и доход за счет других элит. Падающая способность феодалов извлекать ренту напрямую из арендаторов и их трансформация в казенных чиновников и финансистов были следствием этих более ранних конфликтов элит, а не роста способностей крестьян для классовой борьбы. Крестьянские мятежи 1650-1653 гг. подстегивались сломом организации правящего класса Фрондой и демонстрировали несостоятельность положения тех аристократов, которые меньше всего были связаны с центральным фискальным аппаратом.

Все больший поток доходов, идущий через фискальный аппарат, возглавляемый интендантами, создавал новые возможности для аристократов в их поиске источников прибылей, кроме сеньориальных выплат, которые они получали со своих поместий. В pays d’election самые выгодные посты были у тех, кто собирал прямые налоги в каждом диоцезе. Сборщики наживались со своих должностей двумя путями: во-первых, они брали комиссионные, которые варьировались от 16,6 до 24,5% со всей суммы, и, во-вторых, им позволялось хранить налоговые расписки до тех пор, пока их не требовала корона. Обычно половина денег слалась королю, а вторая половина тратилась внутри провинции. Эта вторая половина хранилась у сборщика месяцами и годами, создавая беспроцентный «резерв», который сборщики вкладывали в свое собственное предприятие или пускали в рост (Beik, 1985, с.245-278; Chaussinand-Nogaret, 1970; Dessert, 1984).

Политическая динамика, запущенная созданием налогового аппарата после Фронды, отличалась от той, которую породила продажа должностей веком раньше. Продажа должностей имела отношение к сфере власти; каждая новая должность покушалась на прерогативы уже окопавшихся феодалов, чиновников и корпоративных органов. Хотя первые казенные чиновники воспринимались короной как союзники в борьбе с провинциальными блоками с магнатами или городскими олигархиями во главе, чиновники вскоре поняли, что финансовые выгоды для короны от новых постов покупаются ценой подрывания политической и финансовой значимости их собственных должностей. Продажа касалась дележа членами правящего класса политической власти и прав на доходы, связанных с теми, на которые претендовали феодалы.

Казенные чиновники пытались увеличить полномочия и ресурсы, полагающиеся их постам и институциям, в рамках которых они функционировали, заключая союзы с более могущественными патронами вверху и набирая клиентов внизу. Такие патронатно-клиентские союзы скорее поддерживали, чем подмывали центральную власть короля. Скудный запас стратегий, доступных начинающим политикам, и нулевой показатель конфликтности между патронами и их клиентелой являются показателями долгосрочного пата в отношениях элит в столетие после поражения Фронды.

Необходимость для патронов покупать поддержку клиентов, несмотря на дефицит новых должностей и невозможность вытеснить существующие элиты с их синекур, ограничивала число милостей, которые короли, министры, губернаторы или интенданты могли предложить меньшим элитам. Когда патронам не удавалось удовлетворить ожидания своих клиентов должностями или денежными пожалованиями, тогда клиенты начинали искать себе нового покровителя[150].

Политическое урегулирование после Фронды на время преодолело противоречия продажности должностей. Существовавшие посты сохранились, хотя и исчезла возможность противодействовать королевским эдиктам, когда провинциальные элиты потеряли способность объединяться в оппозиционные партии. Новая конкуренция за место сборщика налогов имела малое отношение к власти и привилегиям. Все аристократы были формально освобождены от прямых налогов, вне зависимости от их чиновничьего статуса, и сбор налогов проводился по критериям, которые определяли интенданты после переговоров и запугивания провинциальных парламентов и штатов.