Капиталисты поневоле

Капитал с триумфом вернул себе контроль над трудом в рудниках Мексики и Перу. Крупные копи 1540-х и 1670-х гг., а также более мелкие, открытые в промежутке, контролировались американскими финансистами, платившими за рудничное оборудование (а также немецкими техниками, которые иммигрировали в Мексику и Перу, чтобы построить и отладить черпальные и дробильные машины). Серебро извлекалось из низкопробной руды путем амальгамации ее ртутью. Два крупнейших месторождения ртути находились в Испании; американские владельцы рудников быстро захватили контроль над производством ртути в Испании. Государственные чиновники прославились как вербовщики для владельцев шахт, поставляя индейских рабочих, которых на рудниках обучали и обеспечивали продовольствием (Davis, 1973, с. 50-53).

Решение Фердинанда и Изабеллы жаловать encomiendas, создавая американскую олигархию, не стало бы таким непоправимым, если бы их преемники на троне имели ресурсы для самостоятельного финансирования новых рудников или создания и награждения независимого корпуса чиновников в Америке. Корона никогда не могла достаточно производить прибавочной стоимости, чтобы оплачивать гигантские подъемные расходы на новых рудниках и, конечно, не могла покрывать частые расходы, с которыми сталкивались владельцы шахт, когда исчерпывалось золото и серебро, которое можно было извлечь с помощью технологий тех лет. Таким образом, обанкротившаяся испанская корона была вынуждена отдавать львиную долю американских сокровищ в руки единственной элиты, желающей и способной финансировать крупные горнорудные предприятия в Мексике и Перу.

Корона получала от 25 до 30% золота и серебра, добытого или украденного в Америке с самого начала значительного импорта богатства в 1503-1580 гг. Королевская доля все больше сокращалась после 1580 г., упав до 15%, а затем до 10% или менее после 1615 г. За пять лет (1656-1660), корона получила 600 000 песо от сокровищ на сумму 5216 миллиардов. Доля короны от американского золота и серебра достигла 4% королевского дохода в 1510 г., поднялась до 7,5% в 1577-м, а затем достигла своего пика в 16% в 1591 г. Затем прибыль короны стала падать до 6% в 1621-1640 гг. и незначительного 1% в 1656-1660 гг.[175] Американская элита воспользовалась слабостью Габсбургов и их занятостью Тридцатилетней войной с Нидерландами, Францией и Британией (а затем и восстанием Португалии), чтобы забрать себе еще большую часть сокращающегося производства, подписав смертный приговор Испании в ее борьбе за сохранение европейской империи.

Была ли у испанских монархов возможность подорвать власть американских олигархов, предложив конкурентные концессии на добычу руды или земельные пожалования европейским соперничающим элитам? Карл V и его преемники заложили основы такой стратегии, пожаловав севильским купцам монополию на торговлю с Америкой (Davis, 1973, с. 62-63). Пока корона контролировала военные и торговые суда, плавающие в Америку, она могла использовать свою гегемонию на флоте, чтобы сконцентрировать все преимущества трансатлантической торговли в руках купеческой элиты Севильи. Затем большая часть прибылей с американских рудников и плантаций стала накапливаться в Севилье, оставив американских олигархов в положении недоразвитости и зависимости от Испании в том, что касалось предметов роскоши, а также оборудования для рудников и плантаций. Американские олигархи никогда бы не смогли достаточно произвести прибавочной стоимости, чтобы открывать и разрабатывать новые рудники. Вместо них севильские торговцы стали бы центральным звеном испано-американского богатства, как и лондонские купцы были первыми, обогатившимися на британско-американских колониальных поселениях. Могущественная коммерческая элита Севильи стала бы противовесом окопавшейся сельской знати Испании, позволив короне столкнуть конкурирующие элиты, как смогли сделать и так умело сделали французские короли.

Но севильская торговая элита никогда бы не стала главной политической или экономической силой Испании. Корона потеряла двойную возможность: подчинить американских поселенцев торговой элите метрополии и создать противовес сельской аристократии. Торговая монополия Севильи не привела к развитию промышленности в Испании, потому что земля и трудовые ресурсы были заперты феодальными отношениями производства под аристократическим контролем[176]. Севилья не стала чем-то большим, нежели складом, пересылочным пунктом, направляющим американское золото и серебро в настоящие центры европейского производства (в основном во Франции и Нидерландах, а позже в Англии) и получающим мануфактурные товары (и даже продукты французского сельского хозяйства) для отправки в Испанскую Америку (Davis, 1973, с. 143-156; Kamen, 1978; Wallerstein, 1974, с. 187-199).