Капиталисты поневоле

Землевладельцы присваивали себе практически все прибыли с сельскохозяйственного производства в Англии в XVI-XVII вв. Арендная плата с акра, контролируемая инфляцией, слегка упала в 1450-1550 гг., а затем выросла вчетверо в 1550-1600 гг. — в первые десятилетия массового удостоверения и обезземеливания крестьян. Затем ренты утроились снова в 1600-1825 гг. (Allen, 1992, с. 286).

Аллен утверждает, что огораживание имело какое-то отношение к плодам сельскохозяйственных инноваций, уже введенных йоменами. Исходя из вышерассмотренных стратегий землевладельцев, можно прибавить, что удостоверения, бойкоты манориальных судов и атаки на полномочия королевского и церковного судов тоже были попытками землевладельцев получить выгоды с повышения продуктивности, порожденной йоменами. Однако надо помнить, что джентри разработали эти стратегии, чтобы парировать нападки со стороны конкурентных элит.

Аллен (1994) показывает, что он не осознает продолжающихся ограничений элитных конфликтов и впрямую не разбирает политические истоки стратегий землевладельцев. Он рассматривает власть землевладельцев над землей и трудом как само собой разумеющуюся. Однако, показывая, что землевладельцы практически ничего не прибавили к продуктивности английского сельского хозяйства, Аллен навсегда покончил с тем, что он называет «аграрным фундаментализмом». Тори и марксисты являются аграрными фундаменталистами, разделяя убежденность в том, что «огораживание и крупные фермы продвигали рост производительности... Тори верят, что крупные фермы и огораживание поддерживали или повышали занятость, одновременно еще больше увеличивая производство; результатом был рост и урожайности, и производительности труда[243]. Марксисты, напротив, настаивают на том, что новые институции сокращали занятость на фермах, тем самым повышая производительность» (с. 4). Аллен показывает, что «в английской истории было две аграрные революции — революция йоменов и землевладельцев» (с. 21). Революция йоменов вызвала повышение производительности; революция землевладельцев перевела и сконцентрировала плоды революционного повышения в производительности.

Эти две революции стали возможны благодаря взаимодействию элитных и классовых конфликтов. Элитные конфликты эпохи Реформации Генриха дали йоменам надежность земельного держания (хотя и временную), которая позволила внести инвестиции, удвоившие урожайность. Более поздние элитные конфликты сконцентрировали власть в руках джентри, позволив землевладельцам провести свою революцию, отняв земли у арендаторов и забрав себе через продолжающиеся повышения арендной платы все прибыли от повышения продуктивности, за которые йомены заплатили своими деньгами и потом.

Усилия землевладельцев получить еще больше от повышения продуктивности (через удостоверения и огораживания) не понизили этой продуктивности. Здесь — ключевое отличие Англии от Франции. В Англии землевладельцы перевели доходы крестьян себе без понижения производительности (хотя Аллен показывает, что производительность и не росла, когда землевладельцы проводили огораживания). Во Франции сеньориальная реакция подорвала производительность французских аналогов йоменов.

Франция

В XVI-XVII вв. аграрная продуктивность во Франции росла гораздо медленнее, чем в Англии. «Производительность труда на французских фермах повысилась, вероятно, на 27% в 1500-1800 гг., в то время как в Англии... она почти удвоилась. К концу XVIII в. 40 английских фермеров могли накормить 100 человек. Во Франции требовалось 60 фермеров» (Hoffman, 1996, с. 136, 139-140).

Цифры столь унылых суммарных достижений Франции скрывают широкие вариации во времени и месте. Некоторые регионы, такие как Нормандия, практически не испытывали экономического роста в 1520-1785 гг., в то время как выпуск продукции на западе, а еще больше на юге в действительности существенно упал за XVII-XVIII вв. (Hoffman, 1996, с. 130). «В Парижском бассейне... темпы роста [сельскохозяйственной продуктивности] по стандартам раннего Нового времени просто взмывали вверх: 0,3-0,4% в год в XVI в., 0,3% в год или больше — на самом пике, в конце XVIII в.» (с. 133). Схожие долгосрочные темпы роста были достигнуты в 1550-1789 гг. в Лотарингии и, возможно, других частях северо-восточной Франции. Юговосток, который начинал XVI в. более низкой урожайностью, чем Парижский бассейн, догнал его со своими первыми фермами на севере в XVIII в., поддерживая высочайшие долгосрочные темпы роста из всех регионов Франции (с. 130). Урожайность — «тотальный фактор производительности» труда и инвестирования капитала в сельском хозяйстве — в этих прогрессивных регионах Франции была столь же высока, как и в наиболее продуктивных графствах Англии (с. 140-142).