Капитализм (сборник)

Сидишник в зале орудовал, Максим в спальню полез. Сидишник – любитель техники, всегда ее забирает. У него и свои каналы сбыта есть. Технику любит, а музыку отстойную слушает. Лохопоп какой-то.

В шкафу Максим ковыряется. Нехитрый тайничок в белье отыскался быстро, но оказалась там всего пятисотрублевая купюра. Тухлая хата.

– Дяденька! – услышал вдруг сзади.

Вздрогнул. Обомлел даже.

За спиной стояла девочка лет пяти. И кулачок к нему тянула.

– Возьми денежку! – ладошкой маячит. – Денежка хорошая, круглая.

Совсем что-то плохо Максиму стало.

– Что там? – подскочил на звуки Сидишник. – Эге, откуда она вылезла?

– Не заметил, – отозвался он. – Может, на кухне была.

– Денежка, – повернулась девчушка к Сидишнику. – Ты хотел денежку? Одна всего, но не жалко.

– Ну-ка, ну-ка, – присел тот на корточки. – Сколько тут у тебя?

Девочка разжала ладошку и опустила в ладонь Сидишника двухрублевую монету.

– О, как раз двух рублей на трамвайный билет не хватало! – обрадовался тот.

А Максима злость вперемешку со стыдом взяла.

– Отдай ей деньги, – выдавил он.

– Зачем? – вскинул на него глаза Сидишник.

– Отдай! – заорал Максим и бросился на напарника с кулаками.

И бил его, и бил еще, и хотелось бить его целую вечность, и радовалась душа Максимки.

Сидишник сбросил его на пол и принялся молотить в ответ.

– А еще я польку-бабочку танцую, – доносился писклявый голосок девочки.

Каюк банде

– Так, – мрачно выслушал отчет Сидишника Черепан. – Значит, вот как все повернулось. Значит, такой вот праведник в наших грешных рядах завелся. Из-за двух рублей товарища избил.

Испытующе взглянул на Максима, тот взгляду не поддался и продолжал смотреть гордо.

– Он мне больше надавал, – ответил.

– Правильно сделал. Что это вообще за жалость в тебе проснулась? Если хочешь выжить в капиталистическом мире – никакой жалости!

И, уже удаляясь, добавил:

– Месяц на хлебе и воде. Ни копейки с дел не получишь.

Понял Максим в тот момент, что заблуждался и в нем, и в других пацанах, и вообще во всей лихой бандитской жизни.

Ночью видение ему было. Сон очень уж явственный.

Пришел к нему Великий Капиталист. Он не представился, но Максим как-то сразу вдруг понял: это и есть он самый, Великий Капиталист. В черном фраке, в цилиндре, с тростью, страшный и омерзительный.

– Пока я с тобой хорошо буду говорить, – забубнил он высокомерно и неприятно. – Не уяснишь сказанное – пеняй на себя.

– Недовольны мы тобой, – продолжал, – все адепты рыночной экономики недовольны. Чувствуем, что вызревает в тебе сила, которая может быть направлена против нас.

– Это огорчительно, – головой качает. – Попытка изменить естественный ход истории – преступление, пойми это. Капитализм – естественное развитие общественных формаций. Усмири в себе недовольство, возрадуйся окружающей действительности. Неужели ты не замечаешь, как прекрасен этот мир?

А Максим в этом сне не испугался.

– Что, сволочь, боишься?! – закричал он прямо в морду Великому Капиталисту. – Вижу, что боишься. Чувствуешь, вражина, что конец твой близок! В агонии ты сдохнешь вместе со всей своей рыночной экономикой. Не подчинить вам меня!

И, выставив вперед «Капитал», храбро выдал страшному призраку:

– Изыди, нечисть!

Проснулся тотчас. Ночь. Братва спит между могил. И какое-то шевеление по кустам и деревьям. Нет, показалось.

Снова прислушался. Сердце ноет, тревога вокруг витает. Что же это такое? Почему тревожно так?

Все же есть кто-то поблизости. Вот ветка качнулась, и шепот слышится.

Стал он по-пластунски отползать в сторону. Не забыл про котомку с «Капиталом» и своим немногочисленным скарбом. Вот так и стучит в висках, что сейчас что-то произойдет.

Вдруг видит: за деревьями машина стоит. Грузовая. И люди вокруг – одни тени мрачные, стоят, выжидают, готовятся.

– Оглушайте и в машину их грузите, – шепотом отдает один распоряжения. – Каюк настал этой банде.

Зажигалкой на мгновенье фигуры осветились. Менты!

«Кричать надо!» – озарило.

«Или не надо?» – сомнения закрались при воспоминании о несправедливости Черепана.

«Надо!» – решился, потому что не мог иначе.

– Братва!!! – завопил дурью. – Облава!!!

И сам – к кукурузному полю подался, благо поблизости.

Вскочили пацаны, закричали. Тут же сирена завыла, и фары ментовских машин пронзили кладбищенскую темноту. Беготня, вопли. Мечутся человеческие фигуры, вскидывают менты дубинки и на головы пацанов опускают.

Максим полз на четвереньках по кукурузному полю и лихорадочно оглядывался. Когда удалился на приличное расстояние, вскочил на ноги и деру дал.

К югу

Первый поезд, который ранним утром остановился на железнодорожном вокзале города, шел на Краснодар.

«Значит, мне туда дорога», – протянул он в окошко кассы мятые рубли.

Место оказалось боковым, верхним. Максим забрался на полку и попытался заснуть.

Не спалось.

Открыл «Капитал».

«Чрезмерный труд несомненно ведет к преждевременному истощению рабочей силы, – говорилось в книге. – Понадобились века для того, чтобы “свободный” рабочий был вынужден общественными условиями продавать за цену привычных жизненных средств все активное время своей жизни, свою работоспособность».